– Это понятно, – поразмыслив, сказал Еремеев. – Мы ждем возвращения на Землю. Зачем нам что-то другое?
Истомин усмехнулся.
– Если бы все обещанное исполнялось… – пробормотал он.
Еремееву сделалось вдруг очень жалко Истомина: он не столько понял, сколько почувствовал, что у этого человека тоже отняли что-то очень большое, главное. И женщина, наверное, тоже предала его. Он сказал, желая помочь тем единственным, что было в его власти:
– Хотите тренироваться вдвоем? Это увлекает. А я вам покажу кое-какие приемы – не пожалеете.
Истомин взглянул на него, отвлекаясь от своих мыслей.
– И на Земле я смогу играть с мастерами? – спросил он, улыбаясь.
– Там вы не станете, – сказал Еремеев. – Так сыграем?
Писатель коснулся его руки, словно утешая.
– Я вас не обведу и не выиграю, а если вы станете применяться ко мне, уступать – какой толк? Нет… Футбол – это для людей, обладающих моральным равновесием.
Еремеев сумрачно кивнул.
– Погодите, – сказал Истомин. – А почему именно мы?
– Что?
– А если не мы? Не люди? Помнится, я слышал, что у нас в трюмах – сложные механизмы. Может быть, среди них окажутся антропоиды?
– Роботы?
– Человекоподобные, биомеханические. Они могут делать, что угодно – наверное, и в футбол играть. Найдите их, обучите. Хоть не люди, а все же…
– Да, конечно, – вяло согласился Еремеев.
Они посидели молча, думая каждый о своем.
– Пойду, – сказал затем Истомин, вставая.
– Эх, черт, – проговорил Еремеев. – Если мы не попадем на Землю – не знаю, до чего я дойду. Иногда хочется все изломать в щепки. Жить-то как?
– Как жить, – сказал Истомин, – этого я не знаю.
Он медленно пошел к выходу. Валентин проводил его взглядом, потом нащупал свой пульс: он не забывал о контроле. Пульс вошел в норму. Однако работать Еремееву расхотелось, и ноги, казалось, отяжелели и не поднимались.
Он даже не стал собирать мячи. Вышел из зала и пошел бродить по кораблю, в котором где-то были роботы.
Чего-то не хватало.
В каюте расхаживать было тесновато – при его-то росте, – и Карачаров теперь мерил шагами салон. Там, конечно, сидел Петров, дымивший, как небольшой вулкан, а поодаль – Инна Перлинская, осунувшаяся, молчаливая. Какая-то штучка – амулет, что ли – висела на шее актрисы на длинной цепочке, и Перлинская то играла этой цацкой, то замирала, устремив на нее глаза, и даже чуть покачивалась, точно в трансе. Карачаров сердито расхаживал до тех пор, пока Петров не пробормотал:
– И днем и ночью кот ученый…
Физик фыркнул, но не обиделся, а подошел к старику.
– А сигареты вы тоже синтезируете?
– Нет. Но пока еще у меня есть. Я человек запасливый.