А будет судьба, и я кого-нибудь уложу перед тем, как свалят меня.
Я стреляла зверей, но они не сердились. Я знала. Я била без промаха: звериные души легко возносились в ирий, и Дочь с Матерью скоро дарили им новую плоть, позволяли опять родиться в тёплом гнезде… А человек? Мне снились жуткие сны: я разила мечом, и поникал наземь зарубленный, и, падая, всё не сводил с меня глаз, уже полных чего-то, неведомого живым…
Мой побратим сознался потом – и его язвило подобное. Не выходило у нас посмотреть неведомый мир и новых людей, не заплатив жестокой цены. Нам обоим казалось: от девяти копий мы, помолясь, увернёмся. И в святой храмине, принимая на тело огненное Соколиное Знамя, уж как-нибудь не оплошаем. А вот пробежать по тёмному лесу да первому встречному, не щадя и не слушая жалоб, выпустить кровь…
Не обагрив меча, не видать воинского достоинства. Но, добившись его, не потерять бы иного, неназванного и неоценимого… Того, что всё ещё несло меня через жемчужное море, не позволяло душе обрасти шершавой корой…
Славомир, брат вождя, был на все руки умелец. Облюбовал уголок в корабельном сарае, затеял новую лодку. Звал меня посмотреть. Половина девок в деревне от зависти умерла бы, а я – не пошла. Честно молвить, боялась я лишний раз ему улыбнуться. Присватается ещё. Я же помнила, как он сам рассуждал про колышки и серебро.
Славомир обшил лодку тонкими досочками, осмолил и оклеил полосами берёсты. Вытесал вёсла и велел мне примериться: не слишком ли тяжелы.
На всех кораблях были лодки, и не по одной… Зачем лишняя? Славомир приладил уключины, вырезанные из крепких корней, в одной руке вынес лодочку из сарая и хлопнул ладонью сперва её по гладкому боку, потом – меня по спине:
– Володей, Зимка! Лето придёт, станешь рыбку ловить, меня угощать!
Помню, я лепетала какие-то слова, благодарила варяга… А саму так и жгло нехорошим стыдом оттого, что не был он Тем, кого я всегда жду.