Однако складка, залёгшая между бровями Бергая, свидетельствовала не столько о гневе, сколько о напряжённой задумчивости. Волкодав, только что обзывавший Бергая дураком, отлично знал, что на самом деле это было далеко не так; впрочем, с непроходимым глупцом он не стал бы и возиться. А значит, оставалась надежда, что молодой халисунец переживёт обидные, пришедшиеся по больному слова, не разобидевшись насмерть, а потом чего доброго даже спросит себя, не было ли в них какого здравого зёрнышка. Поразмыслит далее – и, глядишь, в самом деле разыщет библиотечный чертог и замучит скупердяя-хранителя, требуя книгу Зелхата…
– Да чтобы я руки замарал о книгу изменника! – возмутился между тем Сурмал. – Если, как ты говоришь, прежний шад загнал его в ссылку, то, надеюсь, достаточно далеко! Жалко, конями не велел разорвать! Я ведь тоже через это дело принуждён был из дому убраться! Через халисунцев, то бишь! Пятьсот лет назад мой предок погиб у Реки, когда было сброшено иго и мы выпроваживали завоевателей! В моём роду этим гордились! А тут, вишь, я приезжаю в Мельсину и перво-наперво встречаю молодого вельможу, он болтает с приятелем и вовсю кичится, что, значит, сам он из себя весь красивый и имя у него выговорить-то приятно, а всё оттого, что его семья – от халисунского семени, с тех ещё пор, и что вообще «мы», значит халисунцы, всему научили «их», сиречь здешнее неблагодарное быдло, и… Ну, тут я вежливо так подхожу – да рожу-то ему на сторону и сворачиваю…
Как многие жители Саккарема, Сурмал обладал способностью говорить невероятно быстро – попробуй вставить словечко. Волкодав и не пытался. Когда-то здесь же, в храмовой библиотеке, ему попалась книга некоего сочинителя. Она привлекла его внимание тем, что посвящена была не самым знаменитым сражениям Последней войны, происходившим на равнинах Нарлака и в Нардарских горах, а, наоборот, довольно мало прославленному походу Гурцатова войска в земли вельхов и веннов. Одна беда – человек, написавший книгу, был духовным братом звездослова Кимнота. Он определённо не видел живьём ни единого венна. И на реке Светынь не бывал. А посему тамошняя война представлялась ему точно такой, как на саккаремской границе, где, наверное, вшивая сотня мергейтов вправду могла угнать в полон целое селение численностью в полтысячи душ. Волкодаву тоже тогда захотелось поймать горе-сочинителя и своротить ему на сторону рожу. А потом поправить обратно. Так что Сурмала он вполне понимал. Но говорить ему об этом не собирался.
– Я когда-то добывал самоцветные камни, – сказал он саккаремцу. – Ты знаешь, под землёй они совсем не таковы, как впоследствии, на лотке огранившего их ювелира… Это излечивает от склонности верить первому впечатлению. В забое ты видишь просто ком грязи, к которому и прикасаться-то неохота. Но вот ты берёшь его в руки, оббиваешь с него корки, отмываешь водой…