«Вот это сервис! И сами напоют и сами уложат» – пронеслось в голове у Нины Михайловны.
– Вижу вы уже устроились, Ниночка, – проговорил Михеич, у спевший переодеться. – Что будете пить? Шампанское, вино, водочку?
– Водочку! – произнесла Мерзеева, пытаясь подняться и принять более приличный вид.
Через пару минут Жорик уже подкатывал к Нине Михайловне столик на колесиках, уставленный всякой супермаркетовской снедью. В его центре стояла бутылочка так милого сердцу русского человека напитка. Пока Нечитайло занимался сервировкой Нине Михайловне удалось принять вертикальное положение. Она спустила ноги на пол, чуть прислонившись спиной к спинке кресла, боясь, что любое неосторожное движение снова опрокинет ее на спину. Возможно из-за борьбы с креслом Нина Михайловна отвлеклась, расслабилась, потеряла контроль и приняла лишнего. Вообще-то, Нина Михайловна всегда знала свою меру и практически никогда не напивалась. Но то ли водка была особенно хороша, то ли хозяин чрезвычайно гостеприимен…
Первую как водиться выпили за приятное знакомство. Вторую – за счастливый случай, сведший таких симпатичны людей, третью – за то чтоб у них все было и им ничего не было (этот тост был особо подержан бурными аплодисментами Михеича), четвертую за мир во всем мире, пятую за гостеприимного хозяина. За что пили шестую, седьмую и восьмую Нина Михайловна не помнила, За то девятую снова выпили за хозяина, только Михеич почему-то поинтересовался, а кто хозяин и по чему его нет с ними?
Что было потом Мерзеева помнила смутно. Вроде Жорик рассказывал про свою трудную жизнь, про суровые тюремные университеты, про молодых пигалиц, норовящих запрыгнуть в постель и нежелающих просто поговорить с человеком… Ниночка расчувствовалась и поведала Георгию о мерзавце-зяте, укравшем марку, о своем женском одиночестве, о мужиках, которым нравятся исключительно длинноногие худышки. Потом, Жорик для чего-то принес из прихожей сапог Нины Михайловны и влил в него целую бутылку Шампанского. Он все талдычил про какой-то обычай пить из дамской туфельки… Обещал помочь разобраться с зятем, клялся в вечной любви…
А по утру они проснулись… Где-то совсем рядом раздавался злобный вой. Выли где-то за стенкой. Нина Михайловна подумала: «Что за сволочь собаку в коммуналке завела? Неужели Сивухин?».
Во рту было до противности сухо, голова гудела. Нина Михайловна с большим трудом разлепила глаза. И снова закрыла. «Это сон, – подумала она, увидев рядом с собой незнакомого мужчину. – И собака воет во сне. Не к добру. И мужик чужой – не к добру. Сейчас я посчитаю до пяти и проснусь. Раз… Два… Три… Че…»