Филимон прислушиваясь к звукам в квартире нырнул в спальню супругов Козлодоевских. Шкаф-купе, две полутораспальные кровати с прикроватными тумбочками. На одной тумбочке стояли какие-то пузыречки, флакончики, тюбики. «Это наверное, Маргарит», – подумал Лоховский и направился ко второй, на которой лежали только очки и какой-то журнал. Однако Филимон ошибся. Эта тумбочка принадлежала мадам Козлодоевской. Внутри лежала шкатулка с драгоценностями, всякие дамские штучки. Он снова вернулся к тумбочке, заставленной парфюмерией. С любопытством взял один из тюбиков и прочитал надпись: против морщин, после бритья, для рук, мужские дезодоранты и туалетная вода. Антон Генрихович щепетильно относился к своей собственной наружности. Филимон открыл тумбочку и заглянул внутрь. Там лежали огромные альбомы в бархатных переплетах. Кляйстеры. В детстве Филимон сильно завидовал своему соседу по парте, у которого был такой альбомчик для марок.
Лоховский открыл наугад один из альбомов, все странички были густо утыканы марками разных размеров, различных рисунков, гашенные и нет. Как узнать, какая из них, та, нужная ему? Не разобраться, придется ждать возвращения хозяина. Вот только как бы половчее вытянуть у него информацию? Филимон почувствовал настоятельную потребность поговорить с Максом.
* * *
Ох как тяжело было возвращаться Нине Михайловне в ее коммунальную квартиру, так напоминающую квартиру Жоржика. Казалось бы всего один день, но как он изменил жизнь Мерзеевой. К хорошему, особенно к роскоши, человек привыкает быстро. Нина Михайловна, только теперь ощутившая, что она утратила вместе с потерей марки, не могла найти себе места. Все валилось из рук, любимые передачи не приносили обычного удовольствия, даже скандалить с соседями не хотелось. Это был опасный знак. Если в самые короткие сроки не предпринять решительных мер, так и заболеть недолго.
Мерзеева ежеминутно доставали мобильник, прислушивалась – не звонит ли? Она поглаживала его как любимую игрушку, баюкала в своих руках как маленького ребенка. Если бы понадобилось, она готова была бы, даже кормить его с ложечки. Только мобильный никак не реагировал на манипуляции Нины Михайловны и упорно молчал, как партизан времен войны.
«Ну позвони, позвони, позвони», – мысленно заклинала Мерзеева бездушную штучку. Нина Михайловна ждала звонка так, как ничего в жизни. Этот звонок был подтверждением ее пропуска в новую жизнь.
И чудо свершилось, когда она перестала его ждать! Мобильник затрезвонил, исполняя популярную мелодию, Мерзеева была на кухне. Заслышав долгожданные звуки Нина Михайловна сломя голову рванула в комнату. На пути она чуть не растоптала Сивухина, медленно бредущего в сторону ванной комнаты, опрокинула соседскую тумбочку с обувью, спихнула сетку с бутылками, стоящую в коридоре. Крики Костика, звон разбитой стеклотары, возмущение соседей сопровождали этот бег с препятствиями. На третьем сигнал мобильника Нина Михайловна уже открыла дверь комнаты, на четвертом, едва переводя дыхание, сказала: