– А кто его знает, – отозвался Фирсов, косясь на здоровенного негра из шоу-балета, который, почесывая здоровенную мускулистую грудь, лопотал на непонятном тарабарском наречии с безобразным ушастым карликом в колпаке и сиреневой распашонке, из-под которой виднелись его кривые короткие ноги. – Н-да-а-а… ну и гомункулусов тут понатащили! А, кстати, – Фирсов многозначительно понизил голос, – о чем ты так долго беседовал с моей женой? Ты что, с ней знаком, что ли?
– Знаком, – ответил Сережа Воронцов, – гражданку Фирсову я имею честь знать с сегодняшнего дня. Ничего у тебя жена. Отбить, что ли?
Алексей неожиданно яростно сверкнул на него глазами, но ничего не сказал, а просто наделил здоровенным пинком какую-то незадачливую танцовщицу из шоу-балета, которая, путаясь в прозрачном шлейфе, едва не сбила его с ног, вынырнув из-за угла…
На этот раз шоу началось без опоздания.
Его начало ознаменовалось великолепными лазерными спецэффектами, то набрасывающими на пространство клуба нежную алую дымку, плывущую клубами фосфоресцирующего тумана и время от времени пронизываемую вспышками разноцветных лазерных «молний»; то разрывающими стены и потолки мечущимися хаотичными извивами переплетающихся линий разноцветных линий, отчего нарушалась ориентация в пространстве и казалось, что пол уплывает из-под ног; то под нарастающий рокот плескало серебряное марево, неожиданно разрождающееся ослепительной вспышкой, на мгновение превращающей воздух в клубе в нестерпимо светящуюся субстанцию. Финальным аккордом впечатляющей световой «заставки» шоу стали плавающие в воздухе голограммы, возникающие из упруго пульсирующих под потолком точек.
И грянул гром.
Когда последние его раскаты упруго забились в пронизанном лучами пространстве и растаяли, как дымка, на полукруглой сцене, обведенной алой фосфоресцирующей полосой, метнулись тени – и несколько лучей, скрестившись, выхватили из полумрака несколько неподвижно застывших на сцене фигур – женских и мужских, обряженных в какие-то странные белые балахоны с капюшонами, под которыми неестественно ярко – особенности освещения – блестели зубы и белки глаз. И тут сиреневый аккорд пронизал воздух, и клуб заполнила плавная, мелодичная, льющаяся спокойно и вольно, как широкий водопад, музыка.
Аскольд начинал свое шоу в «Белой ночи» знаменитым «Соло одинокого шута», пронизывающей лирической балладой об одиночестве. По всей видимости, это было так неожиданно на фоне ожидания отвязного, маргинального экстремал-шоу с трансвеститами и педерастами, со стриптизом и имитациями группового полового акта (приемчиками, типичными для Аскольда)… что это пробрало даже гоблинов, сидевших на ВИП-местах у самой сцены. Один из них тупо поскреб в репе антенной мобильника и скривил рот в коротком и емком комментарии; конечно, реплика эта потонула в мощном саунде, но несколько его корешей прочитали по губам: «Черт, че за фуфло?»