Он окинул взглядом комнату, словно впервые обратив внимание на то, в каких возмутительных антисанитарных условиях находится, а потом выпятил сковородником разбитую губу и выговорил:
– А это еще что за хоромы?
– Откуда мне знать? Ты лучше скажи, как ты очутился в моей квартире? Может, тебя перепутали с Серегой?
– Ну да, а для пущего сходства обрили, разбили чавку, то бишь грызло, и тэ дэ, и тэ пэ? Нет, мы крепко влипли… особенно ты. Я не понимаю, как ты все еще жив, если они держат тебя здесь.
– Простите… а за что меня, собственно, убивать? – медленно выговорил Мыскин. – Я вообще тут, как говорится, не пришей к кобыле хвост… мирный обыватель, измученный нарзаном…
– А за компанию. Как говорится, за компанию и жид удавился. Это прямо про моего дядю… он там за какую-то компанию «Сургуттранснефть» чуть не удавился, когда ее у него из-под носа увели…
В этот момент дверь снова отворилась, и вошел уже известный широкой общественности синемор, а за ним показалась высокая стройная фигура человека в стильных узких джинсах, заляпанных грязью и кровью, в зеленых травяных пятнах, и легкой светлой ветровке, на ее легкой ткани расплылось большое кровавое пятно.
Лицо человека, довольно правильное и красивое, хотя и пепельно-бледное, вероятно, от кровопотери, ничуть не портили – как то ни странно – расписавшие его многочисленные синяки и кровоподтеки, а косой шрам, наискосок пробороздивший высокий лоб, даже придавал ему какой-то, так притягательный для женщин, опасный, зловещий шарм.
– Привет, Андрюха! – сказал он Аскольду и присел на краешек дивана. – Весело прошел твой концертик в «Белой ночи», ничего не скажешь. Ну что, чем порадуешь? Как здоровьице, ась?
Тот изумленно засопел, глядя на выросшего за спиной визитера рослого мрачного парня в черных брюках и мягкой темной рубашке с галстуком, – и наконец выдавил:
– Гриль… ты?!
– А если и я, – отозвался тот, брезгливо присаживаясь на грязный табурет с отваливающейся краской. – Да-а-а, Андрюха, хорошо пошумели в «Белой ночи». Три трупа, полтора десятка раненых… жуть!!
– Что-о? – заорал свежеобритый «суперстар», привставая с дивана и вытягивая по направлению к Грилю цепенеющую шею с напружиненными веревками жил. – Какие три трупа?
– А беспорядки там были. Постреляли. Ухлопали одного посетителя, второго люстрой задавило, и еще танцора из нашего шоу-балета, Лио… замочили.
– Лио-о-о?! Замочили?! Да ты что же такое мелешь, сука? Как его…
– Ногами, – устало перебил Гриль, а потом вдруг покачнулся на табурете и едва не упал. Его лицо, и без того смертельно бледное, стало просто-таки пепельно-серым. Он снова покачнулся на краю табурета и приложил руку ко лбу, а потом уронил неопределенный мутный взгляд на продолжавший кровоточить бок.