Вошел Трофим, лакей Верховских (он тоже, как и Глаша, приехал вместе с хозяевами из Москвы), и протянул статскому советнику узкий голубой конверт.
— От господина итальянца, — доложил Трофим, почтительно прокашлявшись. — Только что доставлен.
Павел Петрович открыл конверт и нахмурился.
— Что там? — с замиранием сердца спросила Анна Владимировна.
Ее муж поморщился, не отрывая взгляда от письма, его губы шевелились. Анна Владимировна почувствовала, как сердце опускается у нее в груди все ниже и ниже. Обманул бесстыжий итальянец, как пить дать, обманул! Посулил прийти, а теперь не явится!
— Пропал вечер, пропал! — принялся излагать содержание послания статский советник. — Синьор Беренделли извиняется и пишет, что его дочь Антуанетта чувствует себя неважно и поэтому не сможет к нам приехать. Но сам он обещает быть, как мы и условились.
Анна Владимировна с облегчением выдохнула и откинулась на спинку кресла.
— Можешь идти, — сказал Павел Петрович Трофиму и бросил письмо на столик возле дивана.
— Надо будет сказать повару, чтобы он готовил на одну персону меньше, — с облегчением сообразила его жена. — Значит, сколько всего человек будет за столом?
Павел Петрович наморщил лоб.
— Ты, я и Митя — уже трое, — сказал он.
— Варенька и ее жених — пять, — подхватила Анна Владимировна.
— Иван Андреевич с женой — семь… Беренделли — восемь…
— Графиня Толстая — девять.
— Она сказала, что будет со спутником, — напомнил статский советник.
— С тем композитором, Преображенским? — с любопытством спросила Анна Владимировна.
— Кажется, да.
— Значит, композитор — десятый.
— Владимир Сергеевич и его брат-адвокат — двенадцать. Кого мы забыли?
— Кажется, никого… Нет, погоди. Доктора мы не считали?
— Нет.
— Значит, всего за столом будет тринадцать человек, — подытожила Анна Владимировна. В следующее мгновение ее лицо исказилось ужасом. — Тринадцать? Боже мой! Ну конечно, если Антуанетты не будет… — Она была готова расплакаться. — До чего же необязательные люди эти итальянцы!
— И что из того, что тринадцать? — спросил Павел Петрович. Однако по его лицу было заметно, что он и сам сконфужен.
— Павлуша, разве ты не понимаешь? — вскинулась Анна Владимировна. — Тринадцать! Очень, очень плохо! Просто никуда не годится! Нам надо что-то предпринять, я не желаю, чтобы на моем вечере было тринадцать человек. Такая дурная примета!
Павел Петрович несколько мгновений раздумывал.
— Не торопись, ангел мой, — сказал он наконец. — Кажется, я знаю, как ее обойти.