— Действительно, — покладисто согласилась Амалия. — А теперь, если не возражаете, мне бы хотелось услышать историю, которая произошла в ведомстве вашего мужа. Кажется, там был замешан некто Васильчиков.
Когда Евдокия Сергеевна вернулась в большую гостиную, даже платье ее шелестело с каким-то особенным возмущением.
— Что с тобой, дорогая? — тревожно спросил Иван Андреевич.
Евдокия Сергеевна мрачно поглядела на него и отвернулась.
— Она спрашивала меня о Васильчикове.
Усы тайного советника поникли. Вот ведь чертовщина! Хоть и повысили его, и перевели в столицу, а теперь получается так, что ему все равно вовек не отмыться от той неприятной истории. Видит бог, он никогда не был деспотичным начальником, но почему-то почти все, кто работал с ним, поспешили от него отмежеваться, едва возникла угроза его чести и репутации. Все знали, что он неспособен на то, в чем его обвиняют, и тем не менее никто, ни один человек, кроме Павла Петровича, не посмел поднять голос в его защиту. Иван Андреевич вспомнил Васильчикова, его вызывающую веселость и развязные манеры.
Бог ты мой, в смятении подумал тайный советник, он же был настоящий подлец! Постоянно занимал деньги и никогда не отдавал их, ему ничего не стоило пустить о человеке порочащий слушок и на следующий день заверять его в своей дружбе, но отчего-то сослуживцы его обожали, а Ивана Андреевича еле терпели. Да что там, даже когда Васильчикова официально осудили, многие остались при мнении, что все подстроил Иван Андреевич, подставил его, а сам вышел сухим из воды. Когда же все это наконец кончится? Тайный советник в раздражении развернул газету.
Услышав его тихий стон, Митенька поднял глаза. Иван Андреевич выронил газету и с оцепенелым видом таращился на нее.
— Что случилось, Иван Андреевич? — спросил адвокат, сидевший напротив.
Барон Корф холодно посмотрел на тайного советника. Он уже прочитал в хронике происшествий на последней странице, что некий И.В. Васильчиков, присужденный к Сибири за растрату, находится в тюремной больнице и, по всей видимости, вскоре умрет от чахотки, которая обострилась вследствие тюремного заключения.
— Боже мой, — прошептал с ужасом Иван Андреевич, подобрав с ковра газету. — Это я… я убил его.
— Мы опросили всех, кому гадал Беренделли, — сказал Билли баронессе, когда они остались в странной комнате с игрушками вдвоем. — Кроме одного человека.
— Совершенно верно, — подтвердила Амалия. — Глаша! Будьте так добры, позовите ко мне мадемуазель Мезенцеву. Если она захочет, пусть приходит в сопровождении господина барона, я не против.