Он взревывал все реже и глуше, и, наконец, произнес задушенным, сдавленным, перехваченным голосом:
— Спасибо вам… Извините… Ради Бога, извините! Проклятый приступ!.. Время, время — мне надо успеть рассказать вам хотя бы коротко еще кое-что…
— Да, вы уж поторопитесь, пожалуйста, поскорее придти в себя, профессор, — с иронией, от которой почти нигде и ни при каких обстоятельствах не мог удержаться, попросил я, помогая ему подняться.
— Тысяча извинений, тысяча извинений, Саймон! Не знаю, что это сегодня со мной? Меня крутит и ломает, я чувствую себя хуже, чем обычно, если вообще возможно чувствовать хуже… Вероятно, что-то случилось с ним… — непонятно добавил он.
Тут он заметил синяки на моем лице от своих умелых рук и сокрушенно покачал головой.
— Ох, как я вас… Господи, что со мной происходит, что я натворил, когда это кончится?! Простите, простите меня, — сжатым кулаком Казимир погрозил неизвестно кому куда-то в пространство.
— Все в порядке, профессор, — не то морщась, не то улыбаясь, уверил я его, ощупывая фингал под глазом. — Вот вам и «эффект Казимира.»
— Простите, простите, Саймон! — повторял Казимир непрерывно.
— Не волнуйтесь пожалуйста, профессор. Я привык к тому, что на меня нападают. Свинцовые примочки — мое настольное лекарство. Как для вас книга «Вакуумные флуктуации».
Оправившись от приступа, Казимир стремительно начал приводить в порядок арену недавнего сражения, ликвидировав непонятно как даже пятно от пролитого молока.
— Сейчас, сейчас, — приговаривал он и через минуту, как будто ничего не произошло, снова сидел в кресле.
— Ну что, напомнить вам тему беседы, профессор? — поспешил упредить его я.
— Тему беседы? — переспросил он. — Тему… Тема всегда одна, и она не дает мне покоя… Связавшись с профессором Дёрти, я стал фактически членом расцветшего при нем баунда гангстеров. Своим молчанием я как бы одобрял то, что творилось вокруг меня… Нет, это сказано неточно. Так имел бы право выразиться человек, молчавший, но сам не запачкавшийся, не замаравший себя преступлением. А я был по пояс в жиже, по уши в грязи, по самые ноздри в дерьме. Вам, Саймон, наверное трудно понять, что такое быть по самые ноздри в дерьме?
— Ну почему же, это мне как раз понятно и, поверьте, близко, — проникновенно сказал я. — Это многим доступно, в отличие от понимания проблем квантово-релятивистской космологии.
— Да, да, наверное, вы правы, — грустно согласился Казимир. — Меня раздирали противоречия. Мы с Дёрти своими легкомысленными, безответственными действиями определенно могли нанести смертельный укол всей Вселенной, нанести, возможно, незаживающую, неизлечимую рану. Мы с ним — и в этом проявилась вся банальность ситуации — находились в обстоятельствах, многократно повторявшихся в истории. Те же сомнения, которые испытывал тогда я, испытали, должно быть, когда-то все первооткрыватели — от создателей Т-газолина. Но при всей типичности ситуации ответственность сейчас превышала все то, с чем пришлось когда-то столкнуться упомянутым мной первопроходцам. Речь шла уже не о Земле, не о Солнечной системе, не о Галактике и даже не о части Метагалактики, какой бы огромной эта часть ни была, — на карту ставилась судьба всей Вселенной.