– Знаешь, – продолжала она, помедлив на лестничной площадке, – мне показалось, что мои фотоаппараты не к месту в Корнуолле. Не спрашивай почему. Я – человек привычек. И, наверно, привыкла снимать в Лондоне. Но, Томми, мне нравится здесь. Куда ни глянь, все можно фотографировать.
Линли устыдился своих сомнений и тоже остановился:
– Деб, я люблю тебя.
У нее смягчилось лицо.
– Я тоже люблю тебя, Томми.
Сент-Джеймс уже открывал дверь редакции. Внутри звонили телефоны, Джулиана Вендейл стучала по клавиатуре компьютера, молодой фотограф начищал полудюжину объективов, разложенных на столе, в одном из закутков совещались трое мужчин и одна женщина. Среди них был и Гарри Кэмбри. На верхней стеклянной части двери виднелось полустершееся слово «Реклама».
Гарри Кэмбри увидел посетителей и прервал совещание. На нем были темные брюки от костюма, белая рубашка и черный галстук. Словно ему обязательно требовалось это объяснить, он сказал:
– Сегодня утром были похороны. В половине девятого.
Странно, подумал Линли, что Нэнси ни словом не упомянула о похоронах, однако теперь ее поведение стало понятнее. Похороны подвели черту под прежней жизнью. Печаль никуда не делась, но принимать потерю стало легче.
– Там было шестеро полицейских, – продолжал Гарри. – Вот и все, что они сделали, не считая, естественно, дурацкого ареста Джона Пенеллина. Как вам это нравится? Джон убил Мика.
– Не исключено, у него был мотив, – отозвался Линли и отдал Гарри связку ключей его сына. – Мик любил наряжаться. Может один мужчина убить из-за этого другого мужчину?
Кэмбри зажал ключи в кулаке и, поглядев на своих сотрудников, понизил голос:
– Значит, вы знаете?
– А вы отлично поработали. Почти все считают Мика таким, каким вы хотели его видеть. Настоящий мужчина. Юбочник.
– А что мне еще оставалось? Черт побери, он все лее был моим сыном. Он был мужчиной.
– Который получал наслаждение, одеваясь женщиной.
– Я не мог с ним ничего поделать. Как ни старался.
– Это давно началось?
Сунув ключи в карман, Кэмбри кивнул:
– Он всю жизнь такой. Я ловил его на этом, бил, выгонял голым на улицу, привязывал к стулу и разрисовывал ему лицо, делал вид, будто собираюсь кастрировать его. Ничего не помогало.
– Оставалось только убить, – сказал Линли.
На Кэмбри никак не подействовали слова Линли.
– Я защищал и оберегал моего сына. Я не убивал его.
– Ваша защита сработала, – вмешался Сент-Джеймс. – Люди вам верили. Но, в сущности, он не нуждался в вашей защите в том, что касалось переодеваний, другое дело – его расследование. Вы оказались правы.