Он не испытывал чувства вины, которое она испытывала тогда. Он осуществлял месть. Она же пыталась спасти жизнь своей матери.
Удовлетворение при виде ее беспомощности ясно читалось в его взгляде. Ей хотелось бы не видеть этого, также как и того, что он разделся, прежде чем воткнул кляп ей в рот. Однако видя его готовность, она испытала некоторое облегчение. Ей придется перенести только его насилие, и можно не бояться его угрозы насчет остальных. И она уже примерно знала, на что это похоже, когда он внутри нее. Это она сможет пережить.
— Ты девственна и здесь, я думаю, как ты была там, — произнес он, касаясь ее груди.
Его руки начали ласкать ее груди, и он, не отрываясь, смотрел на то, что делал. Ровена следила только за его лицом, чтобы уловить момент, когда он перестанет играться с ней. Но он больше ничего не делал. Она не чувствовала ничего, кроме прикосновений его горячих рук и удивления от того, что эти прикосновения были нежны. Да и она слишком испугана, чтобы чувствовать что-либо еще.
Он долго играл с ее грудью, сжимая мягкие соски, пощипывая и поворачивая их. Но когда в итоге он нахмурился, Ровена подумала, что умрет сейчас от страха. Она не знала, что он хмурится оттого, что ему ничего не удалось добиться от нее: ее соски так и не напряглись в ответ на его ласки, ни разу, ни хоть на чуть-чуть. Все еще хмурый, что ужасало ее, он протянул руку между ее ног и ввел палец внутрь.
Она охнула от неприятного ощущения. Он еще сильнее нахмурился.
— Итак, ты не хотела бы испытать тот стыд, который испытывал я? Думаю, нет.
Опять угроза, но в чем она заключается? И нельзя спросить его. Ей было совершенно непонятно, что так не нравится ему и какой стыд она не испытывает. Она согласна испытать все, что он хочет, лишь бы исчезла эта угрожающая складка на его лице. Но она не может ничего сделать.
Ровена начала дрожать, не так сильно, как перед тем, когда боялась, что Уоррик убьет ее, но достаточно, чтобы он это заметил и прорычал:
— Закрой глаза, черт возьми. Ты достаточно боишься меня, но мне не надо сейчас, чтобы ты реагировала каждый раз, когда я хмурю бровь, не сейчас. Я не сделаю тебе ничего такого, чего ты не сделала мне. Так что прекрати бояться. Я приказываю.
Он сошел с ума, если думает, что она может перестать бояться, что бы он там ни приказывал. Он, наверное, сумасшедший, поскольку, по его же словам, хочет, чтобы она его боялась — но не сейчас. Какая разница — Боже правый? Однако он приказывает. Но как, Боже, как она может выполнить это приказание жестокого лорда?
Ровена закрыла глаза. По крайней мере в одном он прав — она реагирует на неудовольствие, написанное на его лице. И даже страх перед тем, что он может сотворить с ней, был не таким сильным, как тот, когда она видела эту хмурую складку. То, что он начал делать дальше, стало зеркальным отражением того, что она делала с ним. Он продолжал гладить ее — но теперь не только грудь, а и все остальное.