— Вы знаете не хуже меня, что я не крепостная, лорд Уоррик. Будь я крепостной, не колеблясь бы согласилась со всем, что вы сказали, и, быть может, по-другому восприняла бы ваш теперешний приказ, но, называя меня крепостной, вы не сделаете меня ею, ибо это не изменит моих чувств и не заставит меня признать за вами привилегии повелевать.
— Ты все время повторяешь мне: «у меня не было выбора, у меня не было выбора». Так вот, теперь его у тебя тоже нет.
— Тогда прикуйте меня к кровати снова, — сказала Ровена. — Ибо добровольно я никогда с вами не лягу. Этот ответ был безжалостным:
— В конечном счете, эти цепи помогали тебе, а не мне. Я предпочел бы преодолеть твое сопротивление, ибо мне вовсе не нужна твоя готовность. Нет, я хочу твоей ненависти и твоего стыда, когда ты наконец уступишь мне. И может случиться, ты еще будешь умолять меня о том, чего ты так желаешь сейчас.
От этих слов она побледнела, хорошо еще, что тусклый свет не позволил ему заметить это. И на нее нахлынули воспоминания об их последней встрече в постели, когда играючи он довел ее до такого состояния, что она совершенно потеряла голову и наверняка стала бы умолять его взять ее, если бы не кляп во рту. Да, такое состояние более унизительно, чем все остальное, вместе взятое. Но тогда она была прикована цепями и не способна противостоять его интимным ласкам, теперь же она будет сопротивляться, так что ему не удастся возбудить в ней это безумное желание — нет, она не станет его умолять. Никогда.
Почувствовав уверенность в себе, Ровена сделала глупейшую ошибку, сказав ему, что теперь такое невозможно. То был верный способ раззадорить его, чтобы он доказал обратное. И Уоррик уже собрался это сделать, когда в животе у нее заурчало. Ровена смутилась, особенно когда его взгляд вперился в ее живот.
— Когда ты ела в последний раз?
— Утром.
— Но почему? У тебя ведь было достаточно времени…
— Нет, перед тем как прислуживать вам в ванной, у меня времени не было, а после я почти ничего не съела. Я настолько устала, что мне хотелось одного: лечь и зализать раны.
— Но меня не стоит винить за то, что ты пропустила трапезу. Клянусь всеми святыми: следующую — ты не пропустишь. Можешь умереть с голоду — это твое право, но сперва ты должна выносить моего ребенка, который покоится в твоем чреве. Сейчас у тебя слишком мало мяса на костях. Попробуй пропустить еще одну трапезу — и я выдеру тебя так, что не сможешь сидеть.
В душе у Ровены зародилось сомнение относительно реальности этой угрозы: он произносил ее так, будто в любой момент готов привести ее в исполнение, но, угрожая слишком часто, уже не мог вызывать у нее прежний страх.