Лежа на тюфяке, я приподнял голову и поверх собственных ног поглядел на Мальро. Вид у него был неважнецкий. У меня, видимо, тоже. Остались еще отметины на лице, заработанные после тюрьмы. Я обо всем помалкивал. О том, что надо мной надругались – никому ни гу-гу. Даже ангелу-хранителю я не поведал бы эту историю. Хотелось узнать, за что меня так? Это взялся расследовать Масиел. Скоро он узнает, какой подонок это сделал, и я собственными руками убью гада. Тысячу раз готов убить сукиного сына!
– Мальро, где револьвер?
– Тут. Надо будет – возьми. Есть и пули, и все такое.
– Уже сегодня понадобится.
Мальро вытащил несколько рубах из ящика комода. Под ними он, оказывается, и держал завернутый в бумажку револьвер. В другой бумажке – пули. Иной бы изумился, узнав, что у парня в доме оружие, да и родители ужаснулись бы. Но я-то знал, что ничего страшного нет. Он ведь трусишка, ему ни в жизнь не хватит храбрости напасть на человека. Даже если травки накурится.
Я радостно вскрикнул.
– Что делать собираешься?
– Пока не знаю, но есть кое-какие планы.
– Какие планы-то?
– Да какие, какие! Разыскать этих гадов, которые меня избили. Убью их, подонков! Одного-то точно убью. Всажу ему маслину, а там будь что будет.
– Что тебе эти сволочи сделали, раз тебе не терпится их замочить?
– Избили, чувак. Непонятно, что ли? Тогда зачем спрашивать?
– Ладно. Не стану больше выспрашивать. Раньше ты хотел убить Алисиного отца за то, что он тебя ударил. Теперь хочешь убить еще кого-то, кто тебя ударил. Так тебе всю округу поубивать придется. Ты хоть выбери, кого убивать-то.
– Я покончу с этим подонком, ясно? И поскорее, покуда гнев не прошел.
– Счастье, что ты в живых остался, чувак. Забудь лучше обо всем. Тебе еще повезло, что так кончилось.
– Ты же представить не можешь, что со мной было. Лучше бы меня убили. А раз не убили, так я сам убью. Замочу, и дело с концом.
– А как же Алиса?
– Меня даже в больницу не пускают. Никто ничего не говорит. Сестра моя сказала, что плохо дело. Алиса молчит, не двигается, не встает. Еле-еле живая. Я не верю. Хочу убедиться сам. У нас ведь с ней все было. И не один раз, если хочешь знать. И хочу еще. Пойду к ней сегодня же. Во что бы то ни стало! Эта девушка моя, чувак. Моя!
– Ты же мало ее знаешь.
– И так ясно, что мы созданы друг для друга. Это действительно так. Может, я эгоист, наглец, сумасшедший. А она такая красивая, с черным лаком на ноготках! И тоже с сумасшедшинкой.
– Так какого хрена ты бомбардировал ее письмами? Она из-за тебя умирает. Это все говорят.
– Мальро, никто ни из-за кого не умирает. Тем более из-за писем. Она это сделала, потому что так захотела – может быть, чтобы спровоцировать меня, или оттого, что возненавидела жизнь, или от одиночества. Ей не хватало взаимопонимания. Она ведь смелая. Ты только подумай, на что она решилась! Пойду к ней, и все тут! Не сомневаюсь, что стоит ей меня увидеть, как к ней вернется сознание. Сяду с ней рядышком, она откроет глаза – и я стану первым, кого она увидит, когда возродится к новой жизни. Когда я ее поцелую, она меня узнает.