Тридцатник, и только (Джуэлл) - страница 26

Надин смотрит на Дига. Давно она не видела его таким взволнованным. Каждый изгиб его тела — локти, колени, — острием нацелен на Дилайлу, шея, разумеется, вывернута в том же направлении. А Надин словно и нет рядом, она словно и не существует. Она опять скатилась в разряд рыжих недоразумений.

Они беседуют о браке Дилайлы, о жизни, которую та вела последние двенадцать лет. Она больше не Дилайла Лилли, теперь ее зовут — к злорадному удовольствию Надин — Дилайла Гробб. Мужа зовут Алекс. Он владеет небольшой сетью пивных ресторанов на северо-западе страны, и живут они в Честере, в великолепном грегорианском особняке — новодел, конечно. Когда он не правит своей империей, его можно найти на поле для гольфа, корте для сквоша или на крикетной площадке. У них три лошади и бассейн. Каждые несколько месяцев Алекс отправляет Дилайлу в Нью-Йорк первым классом и подбрасывает ей в карман свою платиновую кредитную карту. В Нью-Йорке она ходит по магазинам, пока не валится с ног от усталости, и ей завидуют все обитательницы Честера.

Надин скучает, но Диг впитывает каждой слово Дилайлы, словно ему по радио зачитывают избранные места из «Дживса и Вустера». Надин собирается откланяться, но тут беседа принимает иное — весьма любопытное — направление. Все не так, как кажется. Дилайла признается, нервничая и заикаясь, — на глазах блестят слезы, — что ушла от Алекса. Сбежала, пока он спал, оставив записку в утешение, что, по мнению Надин, довольно жестоко. Но если честно, кретин, которому вздумалось жениться на такой вертихвостке, получил по заслугам. Ведь стоит на нее разок взглянуть и сразу ясно: когда-нибудь она вас непременно бросит.

В подробности Дилайла не вдается, а Диг и не пытается задать ни одного вопроса по существу: почему она ушла от мужа и зачем вернулась в Лондон? Но что взять с четырнадцатилетнего мальчишки? Надин сама бы задала эти вопросы, да настроении у нее столь мрачное, что ей вряд ли удастся симулировать участливую интонацию.

И еще кое-что удивляет. Наверное, было бы естественно, если бы Диг потребовал объяснений: по какой, собственно, причине Дилайла исчезла двенадцать лет назад и не давала о себе знать все эти годы? За что она разнесла его сердце на мелкие кусочки, которые он так до сих пор толком и не склеил? И было бы естественно ожидать большей холодности с его стороны, если вспомнить, как она с ним обошлась. Увы, ничего подобного. Диг держится так, словно ему не за что на нее обижаться, словно все в порядке.

Надин кончиком ногтя собирает кофейную пенку в маленькие горки и оглядывается. Заведение заполнено людьми в дорогих прикидах, порозовевших после энергичной прогулки по Цветочному холму со своими лабрадорами и борзыми, на подошвы их сапог от Рассела и Бромли налипла грязь, а денег у них столько, что они даже не бровью не ведут, когда им предлагают тоненький кусочек трюфельного торта за возмутительную цену в четыре с половиной фунта. Надин решает, что в этой чайной ей никто и ничто не нравится, да и сам район Цветочного холма с его фальшиво-деревенской атмосферой, вычурными пабами и бешеными ценами ей тоже не нравятся. Цветочный холм, заключает Надин, чужероден старому Лондону, — слишком здесь все маленькое, изящненькое, пристойное; надо бы разобрать его на части и перенести в какой-нибудь богатый пригород, где из него получится прелестная боковая улочка.