Пентаур, не в силах вымолвить ни слова, внимал молитве царевны. Остаться ли ему скрытым от нее и подслушать ее тайну? Или же выйти и показаться ей? Гордость громко говорила ему: «Сейчас она назовет твое имя! Ты – избранник этой прекраснейшей, замечательной женщины!» Но в нем звучал и другой голос, которому он приучил себя внимать, смиряя свои порывы: «Не дай неведающей произнести то, чего она устыдилась бы, если б ведала!»
Покраснев, он раздвинул занавес и вышел к Бент-Анат.
Она отшатнулась от него е испуге.
– Кто это? Ты, Пентаур, или же один из богов? – вскрикнула она.
– Я Пентаур, – сказал он твердо. – Я человек со всеми слабостями, присущими роду его, но исполненный стремления к добру. Оставайся здесь, излей твою душу перед нашей богиней. И да будет вся моя жизнь молитвой за тебя!
Пристально взглянув ей в глаза, он с такой стремительностью бросился к выходу, словно убегал от смертельной опасности.
Бент-Анат остановила его.
– Дочь Рамсеса не нуждается в оправдании своего прихода в этот храм, но девушка Бент-Анат, – при этих словах лицо ее вспыхнуло, – ожидала встретить здесь не тебя, а старого Руи: она жаждала его совета. А теперь оставь меня, я буду молиться.
Бент-Анат снова упала на колени, а Пентаур вышел.
Когда царевна через некоторое время покинула исповедальню, с южной стороны той террасы, где она находилась, послышались громкие возгласы. Бент-Анат поспешила к ограде.
– Да здравствует Пентаур! – доносилось снизу. Пентаур подбежал к дочери фараона. Оба они, стоя рядом, на виду у всех, смотрели вниз, в долину.
– Слава Пентауру! – еще громче послышалось оттуда. – Слава нашему учителю! Возвращайся в Дом Сети! Долой преследователей Пентаура! Долой наших угнетателей!
Юноши, предводительствуемые Рамери и юным Анана, узнав, куда сослан поэт, сбежали из Дома Сети, чтобы выразить ему свою преданность. Рамери, стоя в первом ряду, радостно кивнул своей сестре, а Анана выступил вперед, чтобы обратиться с речью к любимому наставнику. Это была торжественная, хорошо заученная речь, полная заверений в том, что, если Амени откажется вернуть Пентаура в храм Сети, они все будут просить своих отцов перевести их в другую школу.
Молодой ученый говорил хорошо, и Бент-Анат не могла удержаться от знаков одобрения, слушая его пылкую речь. Но лицо Пентаура все более мрачнело, и не успел его любимый ученик кончить речь, как он строго прервал юношу.
Сначала голос его звучал осуждающе, затем грозно, но, как ни старался он, в словах его не было гнева – они были пронизаны глубокой болью.
– Поистине мне приходится лишь пожалеть о каждом своем слове, сказанном вам в свое время, если они толкнули вас на этот безрассудный поступок, – закончил он. – Вы рождены во дворцах, так учитесь же повиноваться, чтобы потом уметь повелевать. Назад в школу! Ах, вы еще колеблетесь? Ну, так я позову сейчас моих стражников и буду гнать вас до самого Дома Сети. Как вы не понимаете, что подобные славословия не делают чести ни мне, ни вам!