– Ты что-то бледна, дитя мое, – сказал Рамсес, обращаясь к дочери. – Если ты устала, то, я думаю, твой дядюшка разрешит тебе уйти. Правда, я хотел бы, чтобы ты осталась, пока этот поэт, которого так расхваливают, не пропоет нам свою песнь. Тому, кого осыпают похвалами, нелегко удовлетворить слушателей. Но что с тобой, дочь моя, ты меня не на шутку тревожишь. Ты хочешь уйти?
Тут везир встал со своего места и обратился к Бент-Анат:
– Твое присутствие оказало честь нашему празднику. Но если он тебя утомил, то, прошу, разреши мне проводить тебя вместе с твоими женщинами в отведенные тебе покои.
– Я остаюсь, – чуть слышно, но решительно отвечала Бент-Анат и опустила глаза. Сердце ее громко забилось, когда одобрительный гул, пробежавший по залу, дал ей понять, что явился Пентаур.
Скромный, как всегда, и слегка смущенный окружавшим его блеском, поэт в сопровождении Амени предстал перед фараоном.
На нем было длинное белое облачение жреца Дома Сети, лоб его украшали страусовые перья – знак отличия посвященного.
Лишь в двух шагах от фараона он поднял взор, упал на колени и стал ожидать знака, разрешающего ему встать.
Но Рамсес медлил. Он глядел на молодого поэта, и душу его волновали сомнения. Не это ли мнимый бог? Не это ли его спаситель? Или здесь поразительное сходство? Или он видит все это во сне?
Молча смотрели пирующие на неподвижного Рамсеса и на поэта, замершего перед ним на коленях. Наконец, фараон кивнул, Пентаур встал, и густая краска залила его лицо, когда он совсем близко от себя увидал Бент-Анат.
– Ты сражался при Кадеше? – дрогнувшим от волнения голосом спросил фараон.
– Да, – ответил Пентаур.
– Говорят, ты знаменитый поэт, – продолжал фараон. – Мы хотели бы послушать, как прославишь ты мое чудесное спасение. Если ты согласен, пусть тебе принесут арфу.
Поэт низко склонился и сказал:
– Мои дарования скромны, но я хочу попытаться прославить славный подвиг перед самим героем, свершившим его с помощью богов.
Рамсес кивнул головой, а Амени велел принести большую золоченую арфу. Пентаур слегка коснулся пальцами струн, склонил голову к арфе. Некоторое время он задумчиво смотрел вдаль, затем выпрямился, сильно рванул струны, и под высокими сводами зала зазвучала громкая, воинственная мелодия. Но вот она оборвалась, смолкли ее последние аккорды, и поэт, тихо перебирая струны, поведал слушателям о том, как Рамсес разбил под Кадешем свой лагерь, как он построил войска и повел их против азиатов, союзников хеттов. Все громче и сильнее звучал его голос, все торжественнее становились аккорды, когда он начал воспевать решающий миг битвы – спасение Рамсеса, окруженного плотным кольцом врагов. Выпрямившись и слегка подавшись вперед, слушал фараон слова поэта. [