– Прими мою благодарность и… и будь счастлива. Девушка хотела подойти к Небсехту, но он с беспокойством во взгляде предостерегающе поднял забинтованную правую руку:
– Не подходи ближе, – попросил он. – Постой еще мгновение. У тебя слезы на глазах! Я ли их причина, или только мои страдания?
– Ты, ты, добрый и благородный человек, мой друг и спаситель! – горячо сказала Уарда. – Ты, милый, несчастный Небсехт!
Слушая эти слова, врач закрыл глаза. Когда же она умолкла, он еще раз открыл их, долго смотрел на нее с нежностью и восхищением и тихо произнес:
– Довольно! Теперь я хочу умереть!
Уарда вышла из палатки. Пентаур остался возле умирающего, с тоской прислушиваясь к его клокочущему дыханию. Вдруг Небсехт приподнялся:
– Прощай, друг мой! Путешествие начинается… Кто знает, куда?
– Только не в ничто, не в пустоту! – страстно воскликнул Пентаур.
Врач покачал головой:
– Конечно, чем-то ведь я был, а из чего-то не может получиться ничто. Природа бережлива и скупа, она использует даже ничтожно малое. И мной она воспользуется по мере надобности. Она все делает сообразно с мерой и числом; это относится и к моей жизни по ту и эту сторону смерти. Спасения нет. Из каждой вещи будет то, чему положено быть… Нас никто не спрашивает… О моя голова!.. Как только здесь, наверху, мозг сжимается – конец всем мыслям! Если бы я только мог исследовать… исследовать…
Его слова звучали все тише, дыхание прервалось, и через несколько минут глубоко потрясенный Пентаур закрыл ему глаза…
Выйдя из палатки, поэт встретил верховного жреца Амени, который сказал, что ожидал найти его у Небсехта. Пентаур вместе с ним вернулся к ложу умершего. Обычно спокойный и выдержанный, Амени на этот раз был чем-то сильно взволнован. Он скороговоркой прошептал несколько молитв о спасении Небсехта, а затем пригласил Пентаура к себе в палатку.
По дороге он со свойственной ему деликатностью подготовил поэта к ожидавшей его встрече. Эта встреча, как он сказал, могла скорее опечалить его, чем доставить ему радость; во всяком случае она должна была произвести на него глубокое впечатление.
Фиванские судьи были вынуждены приговорить Сетхем, как мать государственного преступника, к ссылке на рудники [225]. Однако это не помешало им, даже без просьбы с ее стороны, разрешить достопочтенной вдове выехать под надзором стражников навстречу фараону и подать ему в момент его вступления на египетскую землю просьбу о помиловании, но только за себя лично, а не за Паакера – об этом она была специально предупреждена. Правда, она села на корабль с тайным намерением просить не за себя, а за сына.