Взволнованный этими мыслями, он, в совершенстве владеющий даром красноречия, готов был сказать царевне самые проникновенные слова.
Подобно духу света, поднявшему меч, чтобы поразить демона тьмы, стоял он, гордо выпрямившись, тяжело дыша, и прислушивался, чтобы вовремя услышать крики скороходов и шум колес, возвещающих о приближении царевны.
Вдруг кто-то загородил на мгновение проникавший через дверь свет, низко наклонившись, со скрещенными на груди руками, вошел в комнату и молча опустился на колени около девочки. Врачи и старики зашевелились и хотели подняться, но женщина молча кивнула им, чтобы они оставались на месте; ее блестящие выразительные глаза долго с нежностью смотрели на лицо девочки, потом она осторожно погладила ее бледную руку и, обращаясь к старухе, чуть слышно прошептала:
– Как она прелестна!
Жена парасхита только кивнула головой, а девочка улыбнулась, и губы ее зашевелились, словно она слышала эти слова и тоже хотела что-то сказать.
Тогда Бент-Анат взяла розу, украшавшую ее волосы, и положила ее на грудь девочки.
Парасхит, не переставая растирать ноги девочки, следил за каждым движением дочери фараона.
– Да вознаградит тебя Хатор, даровавшая тебе красоту, – прошептал он.
Бент-Анат, все еще стоя на коленях, повернулась к нему:
– Прости меня, – сказала она. – Я невольно причинила вам это горе.
Тут старик выпрямился и, выпустив из рук ноги девочки, громко спросил:
– Так, значит, ты – Бент-Анат?
– Да, – ответила она так тихо, словно стыдилась своего гордого имени, и низко склонила голову.
Глаза старика сверкнули, и он тихо, но решительно произнес:
– Тогда оставь мою хижину, ибо она осквернит тебя.
– Я не уйду до тех пор, пока ты не простишь мне то, что я невольно сделала.
– Да, невольно, – повторил парасхит. – Я верю тебе! Копыта твоих коней осквернились, наступив на эту белую грудь! Взгляни! – С этими словами он сорвал с девочки платок и показал царевне страшную кровавую рану. – Взгляни! Это – первая роза, положенная тобой на грудь моей внучки, а вторую, вот эту…
И старик, схватив розу Бент-Анат, замахнулся, готовый выбросить цветок за дверь. Но в этот миг к нему подошел Пентаур и своими крепкими, как железо, пальцами удержал руку старика.
– Стой! – воскликнул он дрожащим, но тихим голосом, чтобы не потревожить девочку. – Неужели твое уязвленное сердце и убогий рассудок мешают тебе увидеть третью розу, протянутую этой благородной рукой? А тебе следовало бы видеть ее, ибо ты нуждаешься в ней больше всего, ты даже тоскуешь по ней. Эта гордая царевна положила на грудь твоего ребенка и у твоих ног прекрасный цветок неоскверненной человечности! Не с золотом, а с униженной мольбой в душе пришла она к тебе, и тот, к кому дочь Рамсеса приближается, как к равному, должен преклонить перед ней голову, даже будь он первым среди знатных людей этой страны. Поистине, боги никогда не забудут этого поступка Бент-Анат! Ты должен простить ее, если хочешь, чтобы была прощена твоя вина, доставшаяся тебе по наследству от отцов за твои собственные прегрешения.