Хотя Map Амон, когда они впервые завидели его с вершины холма, казался разрушенным до основания, въехав в город, Гарион с удивлением узрел стены жилых домов и общественных зданий; где-то поблизости раздавался детский смех, а издалека долетало пение.
- Зачем он это делает? - печально спросила тетя Пол. - Это ничего ему не дает.
- Однако это единственное, что у него осталось, Пол, - ответил господин Волк.
- И это всегда кончается одним и тем же.
- Знаю, но это помогает ему немного забыться.
- Все мы о чем-нибудь желали бы забыть, отец. Это не метод.
Волк с восхищением смотрел на основательные стены строений.
- Сделано мастерски, - заметил он.
- Естественно, - сказала она, - в конце концов, он бог - но это ему не на пользу.
Гарион не понимал, о чем говорят его тетя и дед, пока лошадь Бэйрека не прошла прямо сквозь стену - исчезла за каменной кладкой и вновь появилась в нескольких ярдах дальше. Стены, здания, весь город были иллюзорны - это всего лишь воспоминание. Холодный ветер сделался сильнее, и к запаху разложения теперь примешивался запах дыма. Хотя Гарион видел, что яркий солнечный свет по-прежнему освещает все вокруг, казалось, стало значительно темнее. Детский смех и далекое пение стихли, послышались крики.
Толнедрийский легионер в начищенной кирасе и шлеме с перьями выехал из-за пологого изгиба улицы. Он казался таким же реальным, как стены домов. Меч его был обагрен кровью, лицо застыло в жестокой усмешке, глаза горели безумием.
Повсюду валялись изрубленные тела, повсюду текла кровь. Вой перешел в истошный вопль: призрачное представление, казалось, движется к своей ужасной развязке.
Спиральная улица вывела их наконец на широкую круглую площадь в центре Map Амона. Ледяной ветер бушевал в горящем городе, жуткий звук мечей, разрубающих мясо и кости, наполнил все сознание Гариона. Стало еще темнее.
Призрачные трупы бесчисленных марагов устилали мостовую, над ними клубился густой дым. Но то, что находилось посреди площади, не было иллюзией. Колоссальная фигура, казалось, лучилась своей ужасающей реальностью, бытием, которое никоим образом не зависело в своем существовании от сознания наблюдателя. На руках она держала тельце убитого ребенка, каким-то образом олицетворявшего всех мертвецов призрачного Марагора. Лицо колосса, склонившегося над детским телом, было искажено нечеловеческим горем. Он-то и выл, и Гарион, даже в спасительной полудреме, защищающей его рассудок, почувствовал, как волосы у него встают дыбом.
Господин Волк сморщился и слез с лошади. Старательно переступая через призрачные тела, он приблизился к громадному существу.