Пораженный, он обернулся, взглянул на меня и ужаснулся.
- Все платья на самом деле принадлежат Софии, - пояснила я.
"Она сумасшедшая", - подумал он.
- Я знаю, ты считаешь, что все это сумасшествие, - сказала я. - Мне больно, что ты предпочитаешь видеть во мне помешанную.
- Дело в том, что ты не в моем вкусе, - начал оправдываться он. - Не воспринимай это так близко к сердцу.
- А я воспринимаю, - прервала его я. - Я все воспринимаю очень близко к сердцу, и это приносит мне боль, я не умею приукрашивать.
Я поняла, что в нем тоже разгоралось желание, он хотел меня, но опасался, что витиеватый светящийся узор отпечатается на его белой рубашке; наверно, стоило врезаться в него с разбегу и оставить на его груди громадное клеймо, которое означало бы "навеки".
- Андреас, - произнесла я во весь голос. - Посмотри на меня! Ведь ты любишь именно меня. Я не причиню тебе зла. Просто прикоснись ко мне.
Но он ответил:
- Пожалуйста, дай мне пройти.
- Я хочу тебе блага, - произнесла я.
- Откуда тебе знать, что для меня благо? - съязвил он. - Выпусти меня!
И тут его страсть превратилась в отвращение, в ужас. Я не могла этого вытерпеть, мне казалось, будто он ударил меня. Но я продолжала стоять на месте во всем своем великолепии. Я не понимала, что он не замечает его. Он хотел чего-то другого, он всегда хотел чего-то другого. У него был изможденный вид.
Но я не могла отпустить его. Ужасные слова, будто густая горячая кровь, наполнили мой рот и хлынули из меня страшным темно-красным потоком:
- Я люблю тебя, я хочу тебя!
Но его страх, его отвращение были столь велики, что я в бессилии отступила в сторону.
Тут я услышала легкие шаги Софии в соседней комнате. Она вышла в грязном белом платье, ее лицо было мертвенно-бледным, а щеки мокрые от слез.
Андреас стоял между нами.
- Ты уходишь? - прошептала безутешная София.
Может, хотя бы к ней у него проснется жалость? Но нет, она вызвала у него такой прилив горечи и вины, что ему захотелось одного: бежать со всех ног.
Итак, он уходит, уходит навсегда. Он, который мог бы наполнить радостью наши дни и ночи, он, благодаря которому тьма могла бы стать не бездной, а колыбелью, как бывает лишь для любящих.
- Прости нас, - пролепетала София, - если мы испортили тебе отпуск.
Он попрощался. Мне хотелось броситься вслед за ним, связать его, удержать живого или мертвого. С ним случится что-то ужасное. Но я ничего не сделала, ураган бушевал только в моей душе.
Прежде чем уйти, он обернулся и в последний раз взглянул на нас, словно мы были два призрака.