Моника освободила ей место на вельветовом диване и достала винище. Правда, она называла винище не винищем, а друганом.
- Слушай, у меня дома три другана. Слушай, я встречаюсь с "Роситой". Слушай, в четверг меня повалил один турок, "Беяз", дешевый типчик, кислый до черта.
Богатых людей она обычно называла "кошельками".
Да, деньги. Наверно, лучше рассказать печальную историю про то, как мужик в пальто стащил у нее деньги из кармана. Правда, она сказала, что это случилось в "Ике", так как история про металлоремонтную мастерскую не имела к Монике никакого отношения.
Моника сделала вид, что поверила.
- Какая незадача, - сказала она, - мне как раз нужны деньги. А ты не можешь одолжить у мамы?
Как же. Мать даже не скрывала, что ничего не понимает. "Ведь у тебя были такие хорошие оценки, неужели обязательно работать музейной смотрительницей?"
- Ничего не выйдет, - заверила она Монику. - Она только опять растрещится. - И она передразнила мамину манеру говорить - умоляющий, но требовательный голос: "Кстати, когда ты снова выходишь на работу? Ты же не можешь бесконечно сидеть на больничном".
- А, точно, больничный, - сказала Моника, - ты же должна скоро получить по нему деньги.
- Да, я тебе сразу же их отдам, обещаю.
- Может, заодно купишь и газовый балончик? Я знаю одного парня, который может достать, если надо. А что, пригодится. - Она засмеялась. - На случай, если кончится "Рогипнол".
- Пойдем ко мне?
- Я не могу. Я жду Данне, он мне кое-что должен.
- Но сколько Патрик проспит, как ты думаешь?
- Понятия не имею. Позвони в медицинскую справочную. - Хохот.
Они немного посидели, поболтали о прошлом. Вспомнили историю с Хемингуэй - тогда Моника попала в психушку после попытки самоубийства. Это случилось, когда Моника переехала в Карлстад, чтобы начать новую жизнь, но никакая новая жизнь, во всяком случае в обувном магазине, куда она устроилась работать, не началась. И Моника позвонила из больницы и сказала: "Придется тебе позаботиться о кошке, поезжай забери ее, будь с ней ласкова".
И она, конечно, как настоящий друг, поехала за проклятой бестией, а Хемингуэй в поезде выла всю дорогу своим особым сиамским воем, так что ей пришлось пересесть в тамбур, а один англичанин, метра два ростом и с бронзовым загаром, остановился перед ней и спросил:
- What's in your basket - a baby?*
* Что у вас в корзине - ребенок? (англ.)
И она, безумно смутившись, ответила на своем лучшем, приобретенном в вечерней школе, английском:
- No sir (no sir!), it's Hemingway*.
Косая улыбка.
- Strange name for a baby**.