– Приблизительно в котором часу Ошинь в четверг вышел из дому?
– Корову я уже подоила. Стало быть, около девяти.
– Куда он собирался идти?
– Не сказал куда. – Ошинь испуганным взглядом следила за каждым движением Розниека.
– Во что он был одет?
– Как всегда, в серый пиджак.
– А брюки?
– Брюки? Темные, наверное.
– В какую сторону он ушел?
– К лесу.
– Кто в той стороне живет?
– Там несколько хуторов.
– И Межсарги тоже?
– Они дальше.
– В котором часу он вернулся?
– В четверть третьего.
– Откуда вы знаете?
– Мне надо рано вставать, корову доить, вот и поглядела на часы, могу ли еще поспать.
– На следующее утро одежду ему чистили?
– Чистила, вывалялся где-то в грязи.
– И пуговицы пришивали?
– Да у него всегда так: как сковырнется на своем протезе, упадет, так пуговицы от штанов и отлетают.
Розниек выстреливал вопрос за вопросом, не давая Вилме Ошинь возможности собраться с мыслями.
– Брюки тоже были мокрые?
– Нет, чего не было, того не было.
– За ночь могли просохнуть?
– Могли. Одежду он кинул на печку. Так что же стряслось? Скажите, бога ради.
– Пока еще сами не знаем.
Внимательно разглядывая кофту тетушки Ошинь, Розниек словно невзначай поинтересовался:
– А сами вы в Межсарги не ходили? Ошинь вздрогнула.
– В Межсарги? – испуганно спросила она. – А чего мне там делать?
– Уж этого я не знаю, но визитную карточку свою оставили. – Он вынул из портфеля пробирку с обрывком нити и протянул Вилме. – Вроде бы аккурат от вашей кофты.
Ошинь протянула было руку, но тут же ее отдернула, точно обожглась.
– Не ходила, богом клянусь, не ходила, – отчаянно затрясла она головой. – Я к родичам шла, в Лаурпетеры. Это неподалеку оттуда.
– Ладно. Выясним. А сейчас брат уже воротился с работы?
– Да вроде должен быть, если опять не назюзюкался где-нибудь, – облегченно вздохнула Вилма.
Когда дверь за ней закрылась, Розниек гневно обернулся к Стабиню:
– Если ты еще когда-нибудь будешь подсказывать допрашиваемому, я тебе бутылку клея вылью за шиворот, так и знай. Будет тебе тогда симфония! А теперь сейчас же к Ошиням! Произведем обыск. Экспертиза одежды и обуви может рассказать кое-что.
Вековой лес был объят кромешной тьмой. На расстоянии двух шагов ничего не было видно. Лес замер в оцепенении. В предгрозовом безмолвии не шелохнется ни один листок. Внезапно огненный зигзаг молнии рассек небо и высветил ветхий домишко лесника Межсарги. Могучий раскат грома прогрохотал над высокой печной трубой и вершинами деревьев.
Посреди двора низкорослый плечистый мужчина инстинктивно замер и съежился, затем шлепающими шагами направился к дому. Он зажег карманный фонарик, деловито обследовал массивный висячий замок на двери и две сургучные печати. Постоял в раздумье, обошел дом и скрылся в пристройке. Немного погодя вынырнул оттуда, держа в руках ящик. Поставил его под окном, влез на него, вышиб стекло и, просунув руку вовнутрь, приподнял шпингалет. Через окно неизвестный проник в комнату. Осветил фонариком стену, снял висевшую на гвозде картину божественного содержания и стал ее рассматривать. Сверкнула молния, ударил гром – человек трусливо распластался на полу. Затем закрыл окно и принялся ворошить ящики комода и полки старинного шкафа, тщательно рассматривая каждую мелочь. Он спешил. Ему было жарко. Человек вытер влажный лоб, снял пиджак и остался в одной сорочке. Свет фонарика постепенно меркнул. Теперь уже было трудно что-либо рассмотреть. Он выпрямился, потер рукой поясницу, постоял посреди комнаты. Удар грома загрохотал почти одновременно со вспышкой молнии, ярко озарив комнату. По черепице забарабанили первые крупные капли дождя. Человек подошел к выключателю, поднял было руку, но передумал. Сняв с кроватей одеяла, он тщательно занавесил ими окна. Лишь после этого он зажег свет и продолжил свои поиски. Теперь его действия были лихорадочно торопливыми и хаотическими, он нервничал. Вещи на место уже не клал, а разбрасывал по комнате. Одежда, старые газеты и всякая всячина – все это валялось теперь на полу. В сенях он обнаружил большой бидон с керосином. Не раздумывая долго, человек втащил бидон в комнату и облил керосином пол и все, что на нем было нашвыряно. По углам комнаты разбросал старые газеты, распахнул окно, через которое влез в комнату. Достал из кармана спички и поджег газеты во всех четырех углах, а сам проворно вылез через окно. Притаясь на опушке леса, он глядел на разгорающийся костер до тех пор, покуда пламя не охватило высохшие за десятилетия бревенчатые стены. И тогда он растворился в ночной тьме.