– Господи, что же мы тут стоим! Садись, Янис, а я кое-что поищу.
Проворно, как в былые времена, она вскочила на табурет и принялась шарить на верхней полке. Все такие же стройные ноги, стан как у девушки, только поседела изрядно.
– На-ка, поставь на стол! – Катрина подала ему бутылку и какую-то снедь.
Лицо вроде бы то же и не то. Годы и пережитое оставили на нем свой отпечаток. Нет и длинных тяжелых кос, так украшавших эту горделивую головку. Да, минуло более двадцати лет. И не омолодит былую красавицу даже белое платье, надетое Катриной по случаю столь торжественного события…
И все-таки что-то к ней притягивает… Что? То ли прежняя Кате с ее нерастраченной, годами копившейся любовью? Или любовь к давнему, хранимому памятью образу? Ответом на этот вопрос прозвучал голос Катрины:
– Садись, милый, за стол. Давай хоть ненадолго побудем прежними, как тогда, Янкой и Кате.
Леясстраут поднял стакан:
– За нашу старую любовь!
– И за тайну, – добавила Катрина.
Водка разогрела кровь. Янис привлек к себе Катрину и поцеловал…
Две костлявые руки, будто клещи, вцепились Леясстрауту в плечи.
Он сразу обернулся, вскочил на ноги. Перед ним стояла горбатая старуха с перекошенным злобой лицом.
– Проклятущий! – шипела старая. – Хочешь мою дочку заграбастать? Не дам! – вопила Каролина мерзким пронзительным голосом, потрясая костлявыми кулаками. Трудно было узнать в этом иссохшем чучеле хозяйку…
– И тогда вы в припадке слепой злости схватили старую Упениеце за руки и принялись трясти?
Вопрос Розниека вернул Леясстраута к действительности. Словно спросонок, он уставился невидящими глазами на следователя, как бы желая стряхнуть сонную одурь.
– Возможно, вы были слишком возбуждены, ослеплены злобой, защищались? – спросил Розниек.
– Нет, нет, ничего подобного. Никогда в жизни я не поднимал руку на женщину. Обе они остались в комнате…
– А вы бежали через окно. Почему?
– Нет, я вышел в дверь. Хотя окно я раскрыл еще до этого. Было душно.
– Кто же воспользовался окном? Куст под окном был помят, и под ним обнаружена брючная пуговица.
– Не знаю. Я вышел через дверь.
– Дверь оставили раскрытой?
– Кажется, захлопнул.
– В комнате, кроме вас троих, никого больше не было?
– Никого. Розниек задумался.
– Быть может, когда вы схватились с ее матерью, Катрина выскочила в окно?
– Я же сказал: никакой борьбы не было. Я ушел, а обе женщины остались.
– Тогда, может быть, Катрина схватила мать за руки и трясла, покуда не вытряхнула из нее жизнь? Потом выскочила и побежала топиться.
– Катрина утонула?
– Да, но перед этим была основательно избита. В комнате снова наступило молчание. Леясстраут обеими руками стиснул виски.