Главное, чтобы шофер не увидел ее здесь, еще догадается, что она тут сама по себе, как неприкаянная.
И, выпрямившись, она упругим шагом пошла к выходу. Завидев ее издали, шофер вылез из лимузина, обошел вокруг и открыл дверцу.
— Меня тут попросили помочь… Можете быть свободны.
— Я не тороплюсь.
— Вы очень добры. — Она заставила себя улыбнуться и тут заметила на противоположной стороне улицы автобусы, ожидавшие участников похорон. — Я поеду со всеми вместе, на автобусе. Позвоните утречком, может, и не понадобитесь, подремонтируете в гараже машину…
Видишь, Райво Камбернаус! Даже после смерти ты заставляешь меня лгать. Но это будет последней твоей подлостью.
Она подошла к ближайшему лотку и купила первый попавшийся букетик, чтобы не выделяться в толпе провожающих, и цветочница, окинув ее цепким взглядом, содрала с нее лишних двадцать копеек.
В часовне работник подметал выложенный тусклыми плитами пол, собирал подсвечники.
— На сегодня все, — сказал он, увидев Зайгу в дверях.
— Мне нужно с вами поговорить.
Он выжидательно посмотрел на нее, готовый услужить.
Зайга сложила вчетверо десятирублевую бумажку и опустила ему в карман.
— Я хочу взглянуть на Райво Камбернауса.
Или он вообще ничему не удивлялся, или умел притворяться. Прикрыв дверь, тихо спросил:
— Это который будет?
Шесть гробов стояли вдоль стен, седьмой возвышался посредине на бетонном катафалке. Завтра с этого начнут.
Зайга пожала плечами.
Мужчине показалось, что в помещении темновато, — из верхних окон лился слабый свет, — и зажег электричество.
— Которая посредине — старушка, — кивнул он в сторону катафалка. — Посмотрим у стеночки… Тут, должно быть, тоже женский пол: драпировка розовая… Когда вашего-то привезли?
— Видите ли, я проездом, к родным зайти не успела…
— Из больницы его?
— Да-да… из больницы! Сердечная недостаточность…
— Гм… Наверное, вон тот… — Мужчина указал на коричневый гроб в самом углу. — Вам придется подмогнуть мне, один-то я крышку не сыму… Нет, нет! Так… Приподымайте… Только за ручки не хватайтесь, сразу отлетят, они декоративные. Теперь гробы из стружечных плит делают, с ума сойти, какие тяжелые! Если могилка подальше, восемь человек несут, и все взмыленные!
Я должна взять себя в руки, взять себя в руки!
Я буду спокойна, спокойна, совершенно спокойна.
Камбернаус. Она разорвала бы его на части. Прошло столько времени, ненависть должна бы растаять, как снег, истлеть, как угли в камине, схлынуть, как паводок, но нет — с годами она все росла и крепла, и с ней становилось все труднее справиться, она разрасталась, как какой-нибудь сорняк, крапива на пепелище.