Монтана шустро поднялась с колен и побежала на кухню.
Тут же гости убедились, насколько хитер и коварен Король: встав на колено, он поднял руку и на Пуглова радушно взглянул ствол «вальтера».
— Ну, что гондольеры, будете платить по векселям? — речь Короля была не очень четкой, а содержание не очень оригинальным.
— Перекрестись, парень, — посоветовал ему Пуглов, из рук которого также предупредительно взирал на Короля «парабеллум».
Пауза была недолгой, но исключительно красноречивой.
— Подожди, бармен, мы с тобой еще поквитаемся, — Король сплюнул кровью на паркет. Но это уже был свисток уходящего поезда.
— Не начинай, Юрик, писать, пока не расстегнул ширинку, — посоветовал Пуглов и спрятал пистолет за пояс. — И никогда не забывай, что не один ты был в детстве хулиганом и не один ты занимался боксом. И пойми еще одну вещь: мы пришли сюда не трахать твою Нору, а поговорить о делах. Игоря не оправдываю, но пускать ему кровянку не позволю.
Пока Монтана отпаивала Короля минералкой, Альфонс помог встать на ноги обмякшему Ройтсу. Тот трогал пальцами разбитые губы, шепелява приговаривая:
— Шмотри, жуб мне сволота выбил.
— Ладно, старик, бери свой зуб в руки и валим отсюда. Хреновый прием получился.
Пуглов вывел дружка на улицу и они, словно два ветерана войны, медленно поплелись в сторону оставленного за оградой «опеля».
— У Монтаны задница действительно выдающаяся и сама она сексапильная, но при этом вполне мог бы получиться вариант Симчика.
— Да брошь ты, Алик, — Игорь потянулся рукой ко рту. — Брошь ты об этом вшпоминать, он мне за этот жуб заплатит в тройном номинале…
Для снятия стресса они заехали в бар «Омега», где когда-то Пуглов работал за стойкой, а Ройтс — швейцаром.
После бара они поехали к ювелиру Якову Плинеру, знакомому матери Пуглова.
Нашли они его в мастерской по ремонту часов. На первый взгляд ему можно было дать лет сто: ссутулившийся, с дряблой желтоватой кожей, он напоминал старого аллигатора, потерявшего все до единого зуба. Едва заметная рыжая щетина усугубляла и без того разбросанные по всему лицу пигментные пятна. Однако голосовыми связками Бог его не обидел. Бас, что у Штоколова. И первые произнесенные Плинером слова поразили Пуглова, словно он изначально услышал человеческую речь. От неожиданности даже оглушенный Ройтс открыл рот и долго не догадывался его захлопнуть — столь велик был контраст между субтильным телом и громоподобным гласом ювелира.
— Ну что, орлы, вас привело ко мне? — прогудел Плинер. — Если проблемы с часами, то тут мне, откровенно говоря, равных нет и быть не может. Своего рода патриарх часового дела. Не сочтите это саморекламой, просто в этом деле более полста лет…