, приготовленные для посетителей, он позвал меня: «Аки, пойдем со мной!» Я почувствовала, что он хочет о чем-то поговорить, и последовала за ним. Как он и сказал, за большой сосной скрывалась каменная лестница, такая узкая, что по ней невозможно подниматься сразу двоим. Она оказалась такой длинной, что когда мы добрались до верху, то совершенно выбились из сил. Расстелив на камне носовые платки, мы присели. Я посмотрела на отцовскую спину, потом тихонько спросила, не пора ли ему оставить работу и уйти на покой. На что он ответил: «Дожив до этого возраста, я, наконец, смог понять, что такое работа. Пока ты работаешь – ты живешь. Я еще долго буду трудиться». Он посмотрел на роскошные алые листья, немного помолчал, а потом завел разговор. «Икуко рассказала, что с недавнего времени тебе стали частенько приходить письма, и все от каких-то женщин. Причем, всякий раз на конверте значится новое имя, а письма одно толще другого. Примерно месяц назад я решил поехать на фирму после обеда. Подъехала машина, и я вышел к воротам. Увидел в почтовом ящике письмо и достал его. Это письмо было адресовано тебе, пришло от какой-то Митико Хамадзаки. Я отдал его Икуко и сел в машину… – Тут отец сделал паузу, обернулся и уставился на меня. Потом задумчиво добавил: – Знакомый почерк…» Какое-то время мы молча смотрели друг на друга. Затем отец спросил: «Как там сейчас Арима?» Я решила рассказать все, но никак не знала, с чего начать. В результате повествование вышло довольно бессвязным и путаным. Я перескакивала с одного на другое, рассказывая о нашей неожиданной встрече в Дзао год тому назад, о том, как мы стали писать друг другу, что с Вами произошло десять лет назад, о Юкако Сэо, о Вашем нынешнем бизнесе… У меня задрожал голос, на глаза навернулись слезы. «Ну-ну, не надо так волноваться, – ласково проговорил отец. – Рассказывай спокойно». Когда я закончила, сердце у меня билось, как бешеное, я никак не могла успокоиться. Отец долго молчал, а потом взглянул на меня и спросил: «Кацунума отдает тебе всю университетскую зарплату?» Я сказал, что да, отдает исправно. Отец о чем-то задумался и вдруг коротко выдохнул: «Он весь извалялся в грязи!», затем, закурив сигарету, сказал, что навел справки о Кацунуме. У него есть женщина, живет в Кобэ. Тебе, мол, и самой прекрасно это известно. У них ребенок – дочь, которой вот-вот исполнится три года. Видимо, Кацунума где-то прирабатывает… «Ты не любишь Кацунуму? – вдруг спросил отец. – И никогда не сможешь полюбить?» Не дожидаясь, пока я отвечу, он сердито сказал, что если я хочу расстаться, то лучше расстаться, я свободный человек, и невозможно всю жизнь жить с нелюбимым человеком. Это он мне его навязал, он не разбирался в людях и всегда причинял мне одни страдания… Тут отец снова умолк. С трудом справившись с дрожью в голосе, я ответила: «Это я сделала Кацунуму таким. Это я причинила ему страдания, выйдя за него. Но не смогла заставиться себя полюбить его». Я едва смогла закончить фразу.