Смолин предварительно заглянул в калитку — Катька, как и следовало ожидать, скучала в вольере, а Глыба трудился во дворе. Тогда он распахнул ворота, завел машину и позвал ментов. Провел в гостиную. Глыба все это время, не обращая на незваных гостей ни малейшего внимания, усердно ковырялся лопатой в куче щебенки (Смолин как раз собрался заасфальтировать кусок двора). К означенным работам Глыба, конечно, никакого отношения не имел, не входило это в его обязанности, Смолин и не собирался его нагружать, нанявши армянскую бригаду. Но сейчас Глыба працовал вдохновенно и ударно — стахановец, ага. Его дешевая рубашка была застегнута на все пуговицы и рукава не закатаны, так что партаков не видно…
— Достраиваетесь? — поинтересовался майор небрежно.
— Ага, — сказал Смолин. — Со своим домом можно всю жизнь достраиваться…
— Рабочий у вас старательный… И трезвый вроде…
— Солидный мужик, — сказал Смолин. — Не то что бичева нынешняя… — И вопросительно воззрился на незваного гостя, всем видом давая понять, что временем он не разбрасывается. — Значит мне, как свидетелю, что-то там рассказать надо…
Майор словно бы спохватился:
— Ага, ну да! Давайте поработаем… — он сноровисто извлек из тощей папочки прекрасно знакомый Смолину по прошлым и нынешним временам двойной печатный бланк, дешевую авторучку. — Сегодня у нас… ага, двадцать шестое… Год… Вечно эти нынешние короткие годы путаешь…
Его напарник сидел у краешка стола с видом величайшего равнодушия и скуки — этакий обмундированный манекен, прихваченный на всякий случай на выезд по незнакомому адресу. Однако Смолин краешком глаза перехватил дважды его цепкий, острый, пронзительный взгляд и решил не расслабляться: времена нынче смутные, тревожные, непонятные… То ли это у него профессиональный рефлекс — каждого взглядом буравить — то ли… пойди догадайся сейчас…
— Документик ваш какой-нибудь можно посмотреть? — осведомился майор. — Для порядка. Водительское удостоверение подойдет, ага… Значит, Гринберг Василий Яковлевич, год рождения… под судом и следствием не состояли, конечно… (Смолин промолчал, пока майор заполнял соответствующие графы.) Ну, начали… Вы гражданина Кондратьева давно знали…
Смолин, конечно, держался словно сапер на минном поле, каждое слово взвешивал (и старался, чтобы это было незаметно со стороны). Но вопросы пока что сыпались неопасные, на них, в принципе, можно было отвечать легко, быстро и моментально, поскольку никакого криминала и близко не бродило. Да, знакомы давно, очень давно. Нет, постоянным членом «Рапиры» Смолин не был, просто изредка баловал там с фехтовальными орудиями — ну вот, есть такая страстишка у человека, законом не преследуется, как известно… Нет, ни о каких серьезных неприятностях, и уж тем более тех, что могли бы таить угрозу для жизни, Шевалье ему не рассказывал. Да и сам Смолин не слышал ни о каких неприятностях — ни от Шевалье, ни от кого другого. Враги? Такие враги, чтобы могли пойти на убийство? В жизни не слыхивал, товарищ майор, у него вообще не было врагов, недоброжелатели, завистники и прочая мелкота наверняка имелись, как у любого из нас, но чтобы такие вот враги… Слыхом не слыхивал. Категорически. Профессиональная деятельность? А вот интересно, объясните вы мне, как такая профессиональная деятельность может послужить причиной убийства? (Майор, пожав плечами, сокрушенно признался, что и сам не понимает, а спрашивает исключительно бюрократического ритуала ради.)