Астор осознавал, что превратился в тягучую струйку обезличенной массы, медленно растворявшейся в бездне пустоты. Духи терзали его все сильнее и сильнее, добравшись до души, сгоравшей с болезненным воплем. Но сила воли все-таки презрела муки тела и отчаяние погибающего разума. Ведь в нем все еще жила любовь, неподвластная ни смерти, ни пустоте. Как жила в нем и надежда на бесценный дар, затаившийся под сердцем Сумасшедшей принцессы. Его принцессы…
Бытие слилось с небытием. Тело истончилось и сгорело дотла, искра рассудка ярко мигнула в последний раз и погасла, словно ее и не существовало вовсе. Получившая последнюю, долгожданную порцию бесценного топлива домна судьбы завершающе лязгнула и выдала ювелирно обработанную версию дальнейшего существования мира. Пустота жадно и сыто чавкнула, принимая в свои объятия того, кто порожден Тьмой, но посмел взглянуть на Свет. А великий Логрус на минуту задумался, обуянный сомнениями, терзаемый раскаянием, навечно запечатлев в себе предсмертные слова Астора, принца демонов:
Танцует пламя на ветру,
Сегодня-завтра я умру,
Звезду последнюю сотру
Холодной сталью.
Безумным эхом голосов
Со мной прощается любовь,
Под стоны северных ветров
Уйдет с печалью.
По тропам дня крадутся сны,
Но тусклой рябью тишины
Мы утолить с тобой должны
Разлуки голод.
И кровью раненой души
Я истекал, шепча: «Дыши!» —
А мне вернуться разреши
В промозглый холод.
Под вязко-тянущую ложь
Я унимал глухую дрожь,
Ведь ты меня совсем не ждешь
Под смерти мглою.
Добра по жизни не творя,
Я понимал: борюсь не зря,
Лишь потому, что, страсть даря,
Не знаю, как и когда я сумела добраться до уступа, на котором располагалось заброшенное эльфийское кладбище. Навалилась мучительно ноющим животом на угловатый скалистый край серой площадки, припорошенной крупной базальтовой крошкой, и последним, натужным усилием закинула на нее свое непослушное тело. Вцепилась пальцами в пожухлый клок сухой травы, торчащий из земли, и подтянулась, отползая от бездны, поглотившей Астора.
Долго лежала, уткнувшись лицом в мелкие камешки, чувствуя, как они жалобно похрустывают под вдавливающейся в них маской. Пыль запорошила мне глаза, смешиваясь со слезами и кровью, залепляя искаженный в плаче рот сухой коркой, похожей на печать, на клеймо. Я в ярости била кулаками по камням, кляня саму себя. А ведь он намекал! Не смел сказать прямо, но намекал не раз. На то, что твердыня богов не покорится без искупительной жертвы и что демону совсем не место на горе Света. Но, обуянная стремлением свершить желаемое, я оставалась слепой и глухой… Я перекатилась на спину и распласталась в грязи, устало разбросав руки и ноги. «Боги, – безмолвно взывала я. – Вот она я, как никогда близкая к вам и к вечному небу. Примите же меня! Заберите меня и воссоедините с любимым или же верните его обратно на Землю, ко мне. Боги, я не желала выпавшей мне доли, эта участь не для меня, ноша стала слишком тяжелой и давит на слабые плечи! Боги, как же можно жить дальше одной, без любимого человека?»