Манифест Унабомбера (Качинский) - страница 59

(обычно краткосрочную), приходя (главным образом случайно) к какому-то более или менее стабильному временному соглашению. Действительно, принципы, которые мы сформулировали в параграфах 100–106, ставят под сомнение, что разумное долговременное социальное планирование может КОГДА-ЛИБО оказаться успешным.


138. Таким образом ясно, что человеческая раса имеет в лучшем случае весьма ограниченную возможность для решения даже относительно простых социальных проблем. Как тогда она собирается решать гораздо более сложную и деликатную проблему примирения свободы и технологии? Технология представляет собой ярко выраженную материальную выгоду, тогда как свобода — это абстракция, которая для разных людей означает разное, а её потеря легко маскируется пропагандой и манерными разговорами.


139. И обратите внимание на одно существенное отличие: вполне возможно, что, например, наши экологические проблемы однажды могут быть улажены рациональным, всеобъемлющим проектом, но если это произойдёт, то только потому, что разрешить эти проблемы будет в долгосрочных интересах системы. Однако, НЕ в интересах системы сохранять свободу или независимость малых групп. Наоборот, в интересах системы держать человеческое поведение под контролем в максимально возможной степени.[67] Таким образом, наряду с тем, что практические соображения в конце концов могут принудить систему проявить рациональный, расчётливый подход к экологической проблеме, в равной степени они принудят систему регулировать человеческое поведение ещё более жёстко (предпочтительно непрямыми методами, которые маскируют посягательство на свободу). Это не только наше мнение. Видные социологи (например, Джеймс К. Уилсон[68]) подчёркивают важность более эффективного «социализирования» людей.

Осуществить революцию проще, чем реформу

140. Надеемся, мы убедили читателя, что система не может быть реформирована таким образом, чтобы примирить свободу с технологией. Единственный выход из положения — это вообще обходиться без индустриально-технологической системы. Это утверждение подразумевает революцию, не обязательно вооружённое восстание, но, несомненно, радикальное и фундаментальное изменение природы общества.


141. Люди склонны считать, что, т. к. революция влечёт за собой гораздо большее изменение, нежели реформа, то и осуществить её сложнее. Как ни странно, при определённых обстоятельствах совершить революцию значительно проще, чем реформу. Причина заключается в том, что революционное движение может воздействовать на интенсивность свершения, а реформаторское — нет. Оно просто пытается решить отдельную социальную проблему. Революционное же движение пытается решить все проблемы разом и создать совершенно новый мир, оно даёт идеал, ради которого люди пойдут на огромный риск и принесут большие жертвы. По этим причинам было бы гораздо проще полностью свергнуть технологическую систему, чем налагать эффективные и долговременные ограничения на развитие или применение какого бы то ни было сегмента технологии, как, например, генной инженерии. Немногие посвятят себя целенаправленному стремлению наложить ограничения на генную инженерию и потом поддерживать их, но при соответствующих условиях огромное количество людей смогут страстно отдаться революции против индустриально-технологической системы. Как мы отмечали в параграфе 132, реформаторы, стремящиеся ограничить определённые аспекты технологии, будут работать, чтобы избежать негативных последствий. Но революционеры работают, чтобы завоевать величайшую награду — удовлетворение своей революционной мечты, — и поэтому они работают твёрже и упорнее, чем реформаторы.