Трагедия в том, что, аплодируя солдатскому героизму (в своих знаменитых «Трех разговорах» великий русский философ Владимир Соловьев вложил в уста генерала следующую мысль: «Не знаю дела благороднее, чем защита мирных людей от резни карателей»), российское общество обречено попутно брать под защиту и этнические чистки грузин, и тираническую деспотию Кокойты, и гешефты с «трофейными» пляжами.
Мне бы хотелось, чтобы в России нашлись люди, отчетливо отделившие солдатский подвиг от того «политико-экономического» использования его результатов, свидетелями которого мы уже стали и еще станем.
Мне был полностью понятен и предсказуем неминуемый раскол между либералами, сказавшими, что произошла катастрофа, и патриотами, сказавшими, что Россия победила. Собственно говоря, одно не исключает другое. Победа Николая Первого в Крымской войне продлила бы крепостное право еще на десятилетия и оставила бы Достоевского гнить в ссылке. Победа Николая Второго над Японией лишила бы Россию шанса на конституционное развитие.
Я бы хотел, чтобы злая издевка Альберта Эйнштейна: «Я не понимаю, зачем патриотам головной мозг, они вполне обходятся спинным», не относилась к моим коллегам по Ассамблее.
Я хорошо понимаю людей, которые хотят быть со своим народом, когда народ сделал «все правильно и им можно гордиться». Когда я слушал и читал многие выступления, посвященные недавней войне, мне казалось, что я попал в машину времени, отбросившую меня на 100 лет назад, что они — перевод с немецкого, из 1914-го или 1938-го. Ясно и ежу, почему советские писатели и ученые были вынуждены клеймить «литературного власовца Солженицына» и поддерживать «братскую помощь» венгерскому, чехословацкому и афганскому народам. Но ведь в августе 1914-го толпа (не только члены «истинно русских» организаций, почти распавшихся к тому времени, но дворяне, интеллигенты, студенты и студентки), собравшаяся на Дворцовой площади, действительно опустилась на колени при появлении на балконе императора всероссийского. Или еще пример. В сентябре 1914 года весть мир обошли шокирующие сообщения о массовых расстрелах немецкими оккупантами заложников в Бельгии, о сожжении (в наказание) Лувенского собора. Тогда цвет германской науки и культуры искренне поддержал возмущенное обращение к своим иностранным коллегам, так сказать, ответ клеветникам Германии. Немецкие интеллектуалы были искренне предельно возмущены нападками на великий, культурный и миролюбивый немецкий народ, который хотят поработить агрессоры, помешавшие доблестным армиям Фатерланда взять декадентский Париж.