— Бродяга, тунеядец! — сказал Мустафа.
— Так влюблен же! — сказал Яшар.
— Замолчи! — велел ему Мустафа. — Как ты узнал, что она коммунистка?
— Когда следил за ней, — ответил я. — Потом я больше не делал этого. В тот раз она случайно вошла в бакалею, где я пил кока-колу, и купила «Джумхуриет». По газете я и понял все.
— Ты понял только по газете? — спросил Мустафа.
— Нет, не только по газете, — ответил я, немного помолчал и добавил: — Каждое утро она приходит и покупает «Джумхуриет», а других газет не покупает, Я в этом даже не сомневаюсь. Ну, а потом она перестала дружить со здешними богатеями.
— Она каждое утро покупала «Джумхуриет», — проговорил Мустафа. — И ты от нас это скрывал, потому что все еще был влюблен в нее и ходил за ней следом, не так ли?
— Нет — ответил я, — Я сегодня утром видел, как она купила «Джумхуриет».
— Не ври, а го врежу, — сказал Мустафа. — Ты сейчас только что сказал, что она каждое утро покупала «Джумхуриет»,
— Она каждое утро ходила в бакалею и что-то покупала, но я же не знал, что она покупает, — сказал я. — Я только сегодня утром увидел, что покупает она «Джумхуриет».
— Врет он все, — сказал Сердар.
— Не знаю. — сказал Мустафа. — Скоро я задам ему трепку. Зная, что девчонка — коммунистка, он ходил за ней по пятам. Ну, а что с этими расческами? Говори правду.
— Говорю, — ответил я. — Одну она выронила, когда я за ней следил. Тогда я поднял ее с земли. Я не украл… А другая — это мамина расческа, клянусь.
— Зачем ты носишь с собой мамину расческу?
Я еще раз затянулся и замолчал, так как знал, что они больше мне не верят.
— Я тебя спрашиваю! — сказал Мустафа,
— Ладно. — сдался я. — Но вы ведь мне не верите. Клянусь, сейчас я говорю правду. Да, эта красная расческа — не мамина. Я только что говорил, что расческа мамина, потому что стеснялся. Эту красную расческу она сегодня купила в бакалее.
— Вместе с газетой?
— Вместе с газетой! Можете спросить у бакалейщика.
— То есть потом она отдала эту расческу тебе?
— Нет! — сказал я. Немного помолчал и произнес: — После того как она ушла, я купил себе такую же красную расческу.
— Почему? — закричал Мустафа.
— Почему? — крикнул я в ответ. — Ты не понимаешь почему?
— Сейчас я ему заеду! — сказал Сердар.
Если бы не было Мустафы, я бы ему уже врезал, но Мустафа продолжал кричать:
— Потому что ты влюблен, да. дурак? Ты же знал, что она коммунистка. Ты — шпион?
Я подумал — теперь, что бы я ни сказал, никто мне не поверит, и замолчал, но тут он стал так орать, что я решил — повторю ему еще раз, чтобы он поверил, что я больше не влюблен в коммунистку. Я бросил окурок на землю и со спокойным видом наступил и потушил его. Потом взял из рук Сердара красную расческу, слегка согнул ее и сказал: