Последние слова Анна подчеркнул и впился глазами в лицо Пилата, внезапно нахмурившегося, понявшего, что обвинение начинает принимать характер политический, где уже нельзя относиться терпимо.
— Я слышу об этом человеке только одно зло, но опять только от одних вас. Я желал бы слышать мнение людей, менее заинтересованных, чем вы, в этом деле.
Пилат встал с места и воскликнул громко:
— Кто хочет выступить в защиту Иисуса?
— Никто, священники правы, — закричали как один фарисеи.
— Что никто из вас, это я знаю и сам, — сурово ответил Пилат, — но, может быть, люди из этой черни, как вы называете ее, придерживаются другого мнения, — он велел центуриону пройти в толпу и вызвать там желающих.
Центурион с несколькими солдатами стал пробираться через толпы левитов и фарисеев, громко повторяя слова Пилата:
— Я, — раздался неожиданно звучный голос, и где-то вдали забелела поднятая вверх рука.
Солдаты двинулись в ту сторону, а Пилат с любопытством следил за ними и наморщил брови, когда заметил среди них стройную фигуру в военном плаще и блестящем шлеме, — он не любил, чтобы римляне вмешивались в дела иудеев.
Но когда солдаты подошли ближе, он увидал, что сияющий шлем — это высоко заколотые волосы, а под плащом скрывается женщина.
То была Мария все в том же костюме, в котором она была у Муция. Ее прекрасное лицо было бледно, но глаза смотрели смело и несколько возбужденно. Остановившись перед Пилатом, она проговорила свежим, звучным голосом, далеко разнесшимся по двору;
— Клянусь Богом единым и всеми божествами земли, что буду, господин, показывать одну только правду об Иисусе.
— Кто ты?
— Мария Магдалина, сестра Лазаря.
— У Муция хороший вкус, — подумал Пилат, смотря на нее с восторгом.
— Прокуратор, — запротестовали священники, — это известная во всем Иерусалиме блудница, торгующая своим телом.
Лицо Магдалины вспыхнуло ярким румянцем.
— Они лгут, господин, — заговорила она взволнованно, — если я отдавалась мужам, то делала это только всегда по стремлению моей горячей крови, не гналась за деньгами. Никогда не мог получить меня неприятный мне человек, хотя бы он осыпал меня золотом с ног до головы… Спроси, господин, Муция Деция, римского воина, приняла ли я от него хоть одну драгоценность, когда любила его… Дал он мне этот плащ, когда я бежала от него ночью, и отдаю ему его назад, — она сбросила плащ и положила его на ступеньках бемы, обнажив свои круглые плечи, высокую грудь и точеные руки. Как в голубоватом тумане виднелись стройные формы ее тела и загоревшие розовые ноги в серебристых сандалиях.