Затем приступили к ужину. Настроение Иисуса придало этой вечере необычайно торжественный и печальный характер, скорее не праздничного ужина, а похоронной тризны, Благословив хлеб, Иисус разделил его между учениками и, налив им вина, сказал:
— Принимая хлеб этот, как бы принимаете тело мое, которое я за вас отдаю, а в этих чашах — как бы кровь моя нового завета, за многих проливаемая.
Заметив их смущение и тревогу, он добавил:
— Не бойтесь, но верьте в Бога и меня, хотя я и покину вас.
— Учитель! Куда же ты собираешься уходить? — тревожно спросил его Петр, полный зловещих предчувствий.
— Куда я иду, туда ты не пойдешь со мной, но иди по следам моим и, если любишь меня, исполняй заветы мои, — ответил Иисус.
— Учитель, всю душу мою отдам за тебя…
— Не обещайся, еще не известно, может быть, в последнюю минуту ты отречешься от меня, и вы тоже, — Иисус печально покачал головой, обвел взглядом учеников и остановился на Иуде, который выглядел прямо страшно.
Его мрачные глаза горели диким огнем, губы искривились в мучительную гримасу. Отчаяние и бешеная злоба терзали его душу, он ясно видел, что Иисус не только не думает о борьбе, но, напротив, очевидно, готовится к смерти, к жертве.
Понимая, что творится в душе Иуды, учитель добавил:
— Многие из вас отрекутся от меня потом, но один из вас в эту минуту изменяет мне духом. Иуда вздрогнул и произнес мрачно:
— Ты не меня ли имеешь в виду?
— Ты сказал.
— Так ты ошибаешься.
Иуда сидел потом долгое время молча, углубившись в себя, а когда ужин кончился, встал и вышел.
Ученики вместе с Иисусом, напевая праздничные гимны, отправились в Гефсиманский сад, где они теперь проводили ночи. Иисус, предвидя, что его захотят арестовать, и принимая во внимание болезнь Лазаря и любовь Марии к нему, хотел, чтобы это случилось где-нибудь в другом месте, а не в Вифании, и поэтому избегал ночевать в доме Симона.
Выйдя на улицу, Иуда шел некоторое время словно одурманенный. Он был возмущен и не мог примириться с мыслью, что все потеряно, и это в такой момент, когда победа дается сама в руки. Он понимал, что священники не осмелятся наложить руки на Иисуса во время праздников, когда толпы его сторонников наполняют Иерусалим, но они будут выжидать, пока город опустеет, и тогда большинство, наверное, окажется на их стороне.
— Ни Иисус, ни те не хотят, но я их заставлю, — шептал Иуда, и в голове его смутно стал зарождаться план действий, сначала неясный, но затем осветивший все ярким пламенем.
Он понял, что следует довести дело до резкого столкновения, нужно, чтобы священники именно сейчас решили наложить свою руку на Иисуса. А когда борьба разгорится, то Иисус самим ходом событий принужден будет обратиться к помощи своих последователей и стать если не фактическим вождем движения, то знаменем этого движения.