– Я готов вложить миллион долларов в реконструкцию боскетов. При одном условии: мне дают провести сорок восемь часов в Трианоне и никто в это время не мешается у меня под ногами.
Клавери на другом конце линии явно был в замешательстве. Привычная реакция в культурных кругах Франции. Как только речь заходит о деньгах, начинаются подозрения. Зайдите в галерею и спросите цену картины – вас примут за деревенщину. В этой стране говорят о произведениях, а не продуктах. Творчестве, а не деньгах. А если уж о деньгах, то только в старых франках.
И тем не менее он – да и все – постоянно «бегают» за долларами.
Я поднажал:
– Я хочу, чтобы меня заперли в Трианоне на двое суток. Миллион долларов. Согласны, нет?
Молчание. Я добавил:
– Предложение действительно неделю. Если вы не отвечаете, я финансирую Венецию.
Клавери в конце концов уверил меня, что приложит все силы. Через день со мной связался представитель министра культуры.
– Месье Баретт?
– Он самый.
– Насчет Версаля… Клавери говорил с нами. Мы получили согласие премьер-министра, хотя это было и не просто. Но все согласовано. Инструкции даны. Большой Трианон ваш на одну ночь. Двенадцать часов – большего добиться мы не смогли.
– Я просил сорок восемь.
– Это невозможно.
– Хорошо, двенадцать, но если мне понадобится, они повторятся.
– Сумма?
– Остается прежней.
– Мы согласны.
– Благодарю.
– Одна вещь, месье Баретт.
– Говорите.
– Вы знаете наше правило?
– Безопасность?
– Да, конечно. Вас должен сопровождать хранитель Версаля. Но я хотел говорить не об этом.
– А о чем?
– Пресса, месье Баретт. Она, несомненно, заинтересуется мотивами мецената, который финансирует обновление садов. Если какой-нибудь журналист задаст вопрос об условиях, предоставленных государством Франции меценату, вы согласны…
– Хранить тайну сделки?
– Совершенно верно.
– Я «страшно увлечен» Версалем, но страсть «бескорыстна», верно? В русле «великой традиции франко-американской дружбы», Рокфеллеры…
– Совершенно верно. То, что надо. Вижу, мы понимаем друг друга, месье Баретт.
И он повесил трубку. Поразительно, насколько мобильной может быть французская администрация с людьми, у которых находятся средства ее расшевелить.
Двенадцать часов в Трианоне! Мало, но реально. По правде, я предпочел бы быть там один. Или с тобой. Но я не мог обойти стороной Гранье: это все же его идея. Катрин послужила мне пропуском. Клавери согласился, чтобы она заменила хранителя, который должен был наблюдать за нами. Чтобы случайно подсвечники не сдвинули…
Итак, 25 сентября в 16 часов 45 минут мы стояли перед Большим Трианоном. Здание закрывалось. Немногочисленные туристы уже уходили. Пара туристов из Китая просила сфотографировать их перед огромным дубом. Знаменитый дуб Марии-Антуанетты, посаженный при Людовике XIV в 1683 году, погибший здесь, в Версале, в возрасте трехсот двадцати одного года, во время сильной летней жары. Пятнадцать тысяч смертей вызвала эта жара во Франции, как писали в прессе, то есть, напомню тебе, в пять раз больше, чем 11 сентября. Французам пора бы перестать смеяться над американскими общественными службами.