Дальше мы прошли в спальню короля, одну из самых красивых комнат во дворце, украшенную колоннами и позолоченными деревянными панелями с тонкой резьбой – эмблемы Аполлона. На комоде старинная ваза севрского фарфора с изображением Наполеона в садах замка Сан-Суси, в Потсдаме, вызвала у Катрин возглас восхищения.
– Я не знал, что вы поклонница императора, – подколол ее я, не отрываясь от своих виртуальных раскопок.
Она не ответила. Катрин тщательно просканировала эту комнату и примерно через час, не ожидая, пока я закончу, повела нас в следующую – салон Капеллы, переделанный в прихожую короля в 1691 году. Карниз украшен гроздьями винограда и колосьями пшеницы, картины с сюжетами из Евангелия… Старая комната сохранила вид места, предназначенного для молитвы. Дверь в глубине открывалась в нишу, укрывавшую алтарь. Очевидно, после окончания мессы дверь закрывали.
– Вот идеальное место, чтобы спрятать вход в подземную комнату! – воскликнула Катрин. – Идите скорее!
Здесь мы провели еще два часа, изучая пол и стены. Катрин смотрела в очки, в которых воспроизводилось трехмерное цветное изображение того, что нащупывал радар. Я смотрел на контрольный экран компьютера, соединенного с прибором. А Гранье, который, наверное, чувствовал себя обделенным, описывал за моим плечом продвижение расследований. Он говорил, как спортивный комментатор во время футбольного матча: «сейчас, вот еще немного, терпение», «на этот раз мы почти приблизились…», «от нас это не укроется» и проч. Его ирония мешала мне, и я урезонил его.
К двум часам утра мы прошли только пять комнат и не отыскали ни малейшего намека на пустоты. У нас оставалось только шесть часов.
– Отдохнем минут двадцать, – предложил я. – Освежимся и перекусим.
Гранье радостно вздохнул, прежде чем я успел закончить фразу.
– Я заказал доставку в номера. Фошон.[14]
– Почему не Ленотр? – пошутил Гранье.
Понимаешь, откуда позже мне пришла мысль поиграть словами…
Когда мы расходились, перед моей комнатой Катрин застыла. Я уже открыл дверь и думал, что она хочет вернуть мне радар, который по-прежнему несла на ремне.
– До скорого, Катрин, – сказал я. – Не больше пятнадцати минут?
Но она молчала, глядя на севрскую вазу на круглом столике у входа в мою комнату.
– Катрин, я сказал «до скорого», – повторил я.
Никакой реакции. Я посмотрел на объект, привлекший ее внимание.
Фарфоровая ваза с портретом Наполеона. Мне показался странным ее взгляд, потому что ничего оригинального я не увидел: мебель Бурбонов была утрачена во время революции, и большая часть мебели Трианона относится к периоду империи.