– Ну, если дело дошло до флигель-адъютанта, я пас, – заявил голова.
– Думаете, он и прибудет? – усомнился Ряжский.
– Что я думаю, что я думаю... – нараспев проговорил Щукин. – Я думаю, как бы не вышло чего-нибудь скверного. Для нас. И вообще, – неопределенно закончил он.
Григорий Никанорович нахмурился.
– Полагаете, нас можно будет в чем-то упрекнуть?
– Гм, – ответил голова и поглядел в окно.
Исправник побарабанил пальцами по столу.
– Лично я намерен оказывать этому Корфу всяческое содействие.
– А у вас и выхода другого нет, – сладко ответил Венедикт Павлович. – Только смотрите, как бы с вас не спросили из-за пропавшего тела. Если и впрямь погиб их человек, такая кутерьма может подняться...
– Я сделал все, что было в моих силах, – уже сердито сказал Ряжский.
– Я и не спорю, – кротко молвил Щукин. – Главное, чтобы господин Корф в то же самое поверил.
– Действия моего подчиненного в столь щекотливом деле, – заявил Григорий Никанорович, – были выше всяких похвал. Не говоря уже о его расторопности, ибо он очутился на месте преступления, когда тело еще не остыло.
– Вот-вот, – согласился Щукин. – Расторопность, говорите... Что ж, замечательно. Кстати, хотел вам заметить, ведь Корф явится сюда... Вы бы на всякий случай пыль стряхнули с государева портрета, а то он у вас чуть ли не в паутине.
Ряжский покосился на портрет императора и сурово кашлянул:
– Былинкин, займитесь... А вы, Аполлинарий Евграфович... Я хотел спросить, когда вы наконец подадите мне рапорт? По поводу Петровского.
– Я, Григорий Никанорович... – начал я.
– Со всеми подробностями! Чтобы завтра к утру был у меня на столе!
Щукин поднялся с места.
– Да-с, Григорий Никанорович, дорогой... Главное – порядок. Да! – Городской голова извлек из жилетного кармана часы и взглянул на них. – Эге, никак девятый час... Анна Павловна уже недоумевает, куда я мог деться. Антон Фаддеич! Вас подвезти?
– С превеликим удовольствием, – отозвался брандмейстер. – Вечернего виста, я так понимаю, больше не будет? Делу время, потехе час, так сказать... До свидания, Григорий Никанорыч.
– До свидания, Антон Фаддеич... Доброй ночи, господа.
Дверь распахнулась без стука. На пороге стоял урядник Онофриев.
– Аполлинарий Евграфович! Вас там дама спрашивает. Говорит, срочно. Впустить?
– Дама? – в некотором ошеломлении повторил Щукин.
– Дама? – вторил ему пораженный Ряжский.
А дама уже стояла за спиной урядника.
– Bonsoir, messieurs! Bonsoir, monsieur Apollinaire! Je vous ai apporté les livres que vous avez demandés...[34]
Изабель Плесси сияла. Переполох, который произвело ее появление, она приняла на свой счет самым лестным образом и теперь улыбалась мне, улыбалась Былинкину, одновременно протягивала руку для поцелуя Ряжскому, на которого бывшая гувернантка определенно произвела самое положительное впечатление, и успевала стрельнуть глазами в брандмейстера, который смотрел на нее, открыв рот. В левой руке Изабель держала, прижимая к себе, пачку книг, в заглавиях которых были сплошные мистерии и тайны.