– Я? Ну, да… я еще в детстве был в Версале мальчиком при конюшне… – Он запнулся. – Привык к ним. И отец, он тоже был конюх… Ну и, словом…
Все это было совершенно лишнее, и ничего ему не давала его несвоевременная откровенность. Он сознавал, что, наверное, окончательно уронил себя в глазах молодой женщины, чей отец переписывался с самыми знаменитыми философами, и злился на себя – оттого, что в ее присутствии стыдился своего происхождения, оттого, что понимал, что не имеет никакого права его стыдиться, и оттого еще, что отчаянно перед ней робел. Обычно слова так и сыпались у него с языка, но в присутствии Амелии он терялся, сам не зная отчего.
– А ваша мать? – спросила она. – Кто она?
Луи дернул плечом.
– Я ничего о ней не помню. Она умерла, когда мне было года два. Меня воспитывала тетка.
– Она заменила вам мать?
– Какое там, – фыркнул Луи, – через день тумаки и попреки, что я сижу у нее на шее… я уж не чаял, куда сбежать от этакой заботы. А у отца была своя жизнь.
Он поглядел на Амелию, увидел на ее лице знакомое ему далекое выражение – и рассердился на себя еще больше.
– Откуда у вас этот шрам? – внезапно спросила она.
Луи насупился.
– Получил, – нехотя буркнул он. – На дуэли.
– Вот как? И из-за чего же вы с ним дрались?
– Из-за того, что он был сволочь. Вот так.
– И вы его убили?
– Нет, – с сожалением отозвался он, – не успел. Только покалечил… так, слегка. Но он это заслужил.
– Значит, не зря Ева вас боится, – заметила Амелия. – Она говорит, что вы опасный человек.
– Это я ее боюсь! – возмутился Луи.
Если бы его приятель Франсуа услышал эту шутку, он бы покатился со смеху; но на Амелию эта фраза не произвела ровным счетом никакого впечатления. И опять он видел перед собой это отрешенное красивое лицо – настолько отрешенное, что иногда его так и подмывало схватить ее и хорошенько встряхнуть, чтобы она взглянула на него по-другому, хоть с гневом, хоть с раздражением, но иначе.
«Я осел», – подумал он обреченно. Какого черта, в самом деле, он распустил язык? К чему ей знать о его тетке, об отце, о его жизни вообще? Все равно она никогда его не поймет, как и он ее. Да и не захочет понять.
– Ева приготовила еду, – сказала Амелия. – Она нас ждет.
Они поели, а потом двинулись дальше. Пару раз сбились с дороги, но к вечеру все же добрались до Реймса, где с большим трудом отыскали место в гостинице. Город был полон самых фантастических слухов – что Дюмурье уже удрал к врагам, подобно тому, как до него это сделал Лафайет, что в Париже вскоре вернут короля, а сторонникам свободы по старинке отрубят головы, не прибегая к гильотине. Но Амелию интересовало лишь, где найти стекольщика. Утром, едва заменив в карете треснувшее стекло, они снова тронулись в путь.