— Она что, прописана в другом месте?
— У матери. Мать старая, больная, а квартиру ее терять не хочется. Обычное дело. Они из-за этого и не расписывались с Бекетовым, хотя совместные дети признаны совершенно официально. Анна Николаевна, она на редкость откровенный человек. Все мне рассказала, как на духу. Уж я-то в людях разбираюсь!
— То есть она уверена, что самоубийство?
— Разумеется! — развел руками Богданов. — Последний месяц Бекетов находился в состоянии депрессии и мысль о самоубийстве высказывал жене неоднократно. А накануне высказал то же самое прилюдно — не где-нибудь, а на собственном дне рождения. Это ж надо додуматься! Короче, свидетелей чуть не десять штук. Кстати, ни Лазарева, ни даже Гуревич этого не отрицают. Далее. Яд взят из его лаборатории — тот самый, на который он указывал. Вот, у меня записано название. Не понимаю, как таким безответственным типам доверяют опасные вещества? Остается радоваться, что этот Бекетов не занимался каким-нибудь ядерным реактором, а то был бы второй Чернобыль.
— Каким образом и во сколько он выпил яд? — поинтересовался Игорь Витальевич.
— Время мы знаем фактически до минуты. Предсмертная записка напечатана на компьютере в одиннадцать сорок шесть. А яд был в кофе. Бекетов пил кофе, вот туда его и вылил.
— А что, это вещество горькое? Я с ним ни разу не сталкивался.
— Я тоже. Не знаю. Какая разница?
— Если не горькое, почему бы не выпить прямо из пузырька? Кстати, а отпечатки?
— На пузырьке? Его, конечно, — Бекетова.
— А еще?
— Все. Откуда еще?
На память Талызин пожаловаться, слава богу, не мог. Как там говорила Марина? «Танечка хватала пробирку, чтобы выкинуть в окно». Танечка — бесцветная особа с фотографии, предыдущая жена. Где ж ее отпечатки? Или Марина выражалась фигурально? Или Бекетов протер зачем-то склянку? Любопытно…
— Можно посмотреть снимки?
Богданов протянул их с явной неохотой. Так, вот отпечатки. И — очень удачно — с собой имеется пузырек с валидолом. Игорь Витальевич взял его, наклонил над стаканом, потом поставил на стол. — Слушай, — возмутился его коллега, — ты на что тут намекаешь? Я уже, по-твоему, мышей не ловлю?
— Ну, что вы, Григорий Петрович! — Талызин всеми силами изобразил потрясение, переходящее в обиду. Впрочем, с актерскими способностями у него было неважно. — Григорий Петрович! Разве я бы мог? Да когда я только начинал, вы уже были опытным следователем, примером для молодежи! Вы и сейчас остаетесь для всех примером! Именно поэтому вы так загружены делами. Было бы странно, если б вы вдруг стали тратить свое время на дотошное разбирательство по поводу рядового самоубийства.