Когда он заговорил о делах, объяснить которые он «не имеет счастья», я насторожилась. Вероятно, решила я, он какой-то роялистский заговорщик. Хорошенькая же будет у меня с ним жизнь, если это так! Я, конечно, поддерживала белое дело, но оказаться снова в тюрьме не хотела. Я и так достаточно пострадала за роялизм, больше, чем можно требовать от женщины. Да пусть он богат, как Крез, для Республики это ничего не значит: однажды его выследят, арестуют, приговорят, и тогда – прощай все имущество, поместья, земли и особняки! Все будет конфисковано подчистую, как это умеет делать новая власть. Нет, Боже мой, нет! Мне и без этих треволнений достаточно худо.
– Сударь, – сказала я решительно, – вы можете услышать мой ответ сейчас.
– Какой же он?
– Я не согласна.
Его лицо ничего не выразило: ни раздражения, ни разочарования, ни оскорбления.
Он надел шляпу, запахнул плащ и направился к выходу. Но у самой двери обернулся.
– Через три недели, сударыня, 8 октября я буду здесь в полдень. Подумайте над моим предложением, оно остается в силе.
– Вам незачем приезжать, господин дю Шатлэ, это будут только лишние хлопоты.
– Ничего. Меня это не пугает.
Герцог вышел, не прощаясь, оставив меня в недоумении насчет того, что дает ему такую уверенность в том, что я непременно изменю свое решение.