– Ей и не нужно было этого делать, она в другие времена жила, тогда даже понятия не имели, что принцесса может попасть в такое положение!
– Не мне вам напоминать, но вашему роду тысяча лет, и за эти годы всякие времена случались. И войны были, и заговоры, и ссылки, и казни! – Отдышавшись, но все так же гневно поглядывая на меня, она добавила: – Ну, положим, предложил бы вам руку какой-нибудь буржуа, один из нынешних скороспелых богачей – вот тогда бы я ваш отказ поняла, даже одобрила бы! Лучше быть нищей, чем достоинство потерять. Но здесь-то господин дю Шатлэ! Герцог! Полковник!
– Откуда ты знаешь, что он полковник?
– Да уж знаю. Как шел он к своей лошади, я мимо проходила. Вот и спросила его: «Не скажете ли, сударь, что у вас за военный чин?» А он мне очень достойно ответил: «Я полковник, сударыня». Сударыней меня назвал! Он, я вам скажу, во всех отношениях достойный человек. Да и богат притом!
Когда было надо, Маргарита приобретала чудесный дар убеждения и красноречия. Я решила положить конец этому разговору.
– Достаточно, Маргарита, – сказала я резко и твердо. – Твои соображения я выслушала, но давай не будем забывать, что решения в этом случае принимаю только я, а я уже сказала герцогу «нет» и готова сколько угодно повторить свой отказ.
Мнение Маргариты было мне совершенно ясно.
Жан явился домой поздно вечером, когда я уже начала тревожиться, и был весь в крови.
Я молча, похолодев от ужаса, смотрела на сына. Губы у него были разбиты, на щеке горели ссадины, даже лоб был расцарапан. Он был весь в пыли, и колени разбил в кровь.
– Ты дрался, Жан? – каким-то не своим голосом проговорила я.
Он, тяжело глотнув, молча кивнул.
Франсина принесла теплой воды. Я, не задавая больше вопросов, осторожно раздела сына, стала обмывать ссадины. Чем больше я созерцала это, тем большее возмущение охватывало меня. Жан был весь в крови, но каким-то чудом его рука, совсем недавно сросшаяся, не была повреждена снова. Его просто-таки зверски избили. Кто, черт побери? Я взглянула сыну в глаза и по его взгляду, понурому, мрачному, поняла, что он ничуть не раскаивается в том, что доставил мне такое огорчение. Я тяжело вздохнула: мне следовало бы привыкнуть: драки – самое обычное, что бывает у мальчиков в детстве. Но когда я увидела, что кожа у Жанно ободрана от щиколотки до самого колена, я не выдержала.
– Ты катался по земле, да? Дрался до остервенения? Ты просто-таки чудовище, Жанно! Нельзя быть таким отчаянным, нельзя доставлять маме столько огорчений! Настоящие мужчины никогда не доводят женщину до слез, а я уже почти плачу!