За ним вдруг резко поднялся Александр и на виду у всех протянул мне руку.
– Прошу простить нас, – громко произнес он. – Дорога была долгой, и моя жена нуждается в отдыхе.
Я молча поднялась, полагая, что понимаю его. Было уже одиннадцать вечера. Александр проделал это как раз в тот миг, когда я сделала последний глоток вина; он не дал мне просидеть за столом ни на секунду дольше, чем это нужно для ужина.
«Он спешит, – подумала я мрачно. – Но, Боже мой, за весь день еще не было минуты, когда бы мне меньше хотелось идти с ним в постель».
Но, в конце концов, я знала, что так будет, и особого волнения не чувствовала. Было только нежелание, какая-то тупая, тоскливая неприязнь. Как на грех, именно сейчас я вспомнила, что, в сущности, была ужасно унижена, выйдя за него замуж. Я продалась ему в рабство. Продала себя, обрекла на постоянную жизнь среди злых старух, помешанных стариков, в компании мужа, который ведет себя со мной, словно тюремщик в Консьержери, и все время молчит, будто боится проговориться… Я бы многое еще могла подумать, но голос Александра вывел меня из оцепенения.
– Гариб вас проводит, сударыня, – сказал герцог и исчез в темноте галереи.
Он не сказал, когда придет, придет ли вообще. Ну а мне не хотелось об этом спрашивать. Я была так измучена, что покорно пошла вслед за индусом, освещавшим мне путь канделябром. Мы поднялись по мраморной широкой лестнице на второй этаж, потом более узкая бело-голубая кафельная лестница привела нас на третий, и у белых дубовых дверей Гариб остановился.
– Мы на месте, госпожа. Горничная сейчас придет к вам.
Я взглянула на Гариба с такой тоской, что он перестал улыбаться.
– Хозяин хороший, госпожа! – произнес он с простодушной, почти детской искренностью. – Только очень-очень несчастный!
– Возможно, Гариб, – сказала я, невольно улыбнувшись.
Индус пожелал мне спокойной ночи.
Я мягко прикрыла за собой двери, оказавшись в своих апартаментах. Первых за последние… четыре года. Я уже и забыла, что это значит – иметь свои комнаты.
Спальня была затянута тонким голубым гро-де-туром, затканным шелками с ажурным узором, имитирующим изящный рисунок кружев; цветовая гамма стен сочеталась с такими же голубыми бархатными портьерами на дверях и занавесями. Паркет, искусно набранный из разных пород дерева и покрытый коромандельским лаком, был почти полностью спрятан под светло-золотистым обюссоновским ковром, таким толстым и пушистым, что в нем тонули ноги… Пылал жаркий огонь в большом камине из голубоватого каррарского мрамора с роскошными накладками из позолоченной бронзы. Камин вообще заинтересовал меня: по обеим сторонам его поддерживали резные античные фигуры, а в центре позолоченные орлы держали драпировку. Каминный экран, слегка сдерживающий жар огня, был вышит серебряной синелью и бисером, и в вышивке я легко узнала гербы герцогов дю Шатлэ.