Мне стало ясно, что именно моего сына он принимает за моего мужа. Отшатнувшись, я сквозь зубы процедила:
– Я не знаю! У меня нет никакого мужа.
Сержант рванулся ко мне, схватил за шею и, поднеся к моему подбородку дуло пистолета, проговорил, дыша перегаром мне в лицо:
– Я долго ждать не буду! Где этот Жан ла Тремуйль, этот чертов роялист, которого мы вздернем?
Тонкий, звонкий детский голос раздался откуда-то слева:
– Это я, сударь! Я – Жан де ла Тремуйль.
При первых же звуках этого голоса меня кинуло в жар. Это был Жанно, которому я приказала сидеть в лесу. Теперь он явился сюда и бесстрашно взирал на сержанта.
– Отпустите мою маму, не смейте ее мучить!
Сержант действительно отпустил меня, и, пошатываясь, двинулся к ребенку. Я опередила его, схватила сына в объятия.
– Ради всего святого, гражданин! Мальчику всего восемь лет. Вы же видите, он никак не может быть шуаном.
Взглядом я умоляла Жанно молчать. Господи, хоть бы он не сказал этому мерзавцу чего-нибудь оскорбительного! Никогда в жизни мне не было так страшно за сына. Жанно понял меня и молчал, сжав зубы.
– К стене! – загремел сержант. – Оба к стене, не то пристрелю!
Я поспешно увлекла Жанно к стене, под защиту могучей спины Селестэна, который сквозь зубы бормотал проклятия. По тону сержанта я заключила, что он не намерен вешать моего сына. Он отошел в сторону, сунул пистолет за пояс и выбросил бумагу. Я облегченно вздохнула. Пропади пропадом этот дом и хозяйство, пусть берут что угодно, лишь бы Жан был цел и невредим!
– Как ты смел уйти от Маргариты? – сердитым шепотом проговорила я. – Как ты смеешь меня не слушаться?
Он, не отвечая на вопрос, поднял на меня потемневшие глаза.
– Ма, а моя сабля – она ведь хорошо спрятана?
Он имел в виду саблю, подаренную графом д'Артуа. Словно предчувствуя, что должно случиться, я вместе с кольцом спрятала ее под грудой книг на втором этаже – книг из бывшей замковой библиотеки.
Вокруг нас продолжался низкий, откровенный грабеж. Солдаты перестреляли всех кур и уток, убили кроликов и жарили их теперь на вертелах – готовились ужинать. Хлебали прямо из бочонков яблочный сидр. Вина не было, и это их очень раздражало. Я видела, как какой-то гвардеец с радостными криками выбежал из дома, судорожно сжимая в руках шкатулку. Он обнаружил там триста ливров золотом. У меня сжалось сердце. Как неосторожно было держать их там! Итак, теперь у меня осталось лишь четыреста ливров, спрятанных за одним из камней очага.
– Смотрите, да у них лошадь есть!
Рука Жанно, которую я держала в своей, судорожно сжалась, едва сержант вывел из стойла полуслепую, испуганную Стрелу. Мальчик любил эту лошадь, любил кормить ее из своих рук раскрошенным хлебом и солью.