Поспешно почистив черные туфли и взяв сумочку, она была готова как раз в ту минуту, когда раздался звонок в дверь. Она уверяла Стефано, что может сама добраться до любого ресторана в Лондоне, где бы он ни находился, но все оказалось напрасным. Стефано настоял на своем: она поедет с ним и в его машине.
Открыв дверь, она ощутила удивительное чувство робости. В горле застрял ком, когда она посмотрела на Стефано. Он был похож… он был похож на Стефано! Иначе говоря – полный нокаут.
Как ему удавалось с таким изяществом носить одежду? Потому что он был итальянцем или потому что это был именно он, а не кто-то другой? Серый костюм Стефано был (в соответствии с модой) широк и свободен, но при этом не скрывал его мужественной фигуры. Были заметны линии его крепких бедер, под красивой рубашкой – широкая грудь, а под кожаным поясом – плоский живот.
Пересохшими губами Крессида с трудом произнесла «Привет», злясь на себя за то, что тут же пришлось их облизывать, видя, как темнеют его глаза от ответного чувства.
– Привет, – отозвался он. – Готова?
Она ожидала комплимента по поводу своего внешнего вида, но, не услышав его, огорчилась, хотя поняла, что огорчаться глупо. Она потянулась за пальто, но он опередил ее, его рука поднялась к крючку. Увидев ее драповое пальтецо, он поднял темные брови.
– Это? – спросил он скептически.
Она гордо вскинула подбородок.
– Что-то не так? Мне оно очень нравится.
– Само собой, – сказал он.
В его низком голосе звучал сарказм, сменившийся злостью.
– В чем дело, Крессида? Почему ты носишь такую одежду? Я покупал тебе пальто, много пальто, в миллионы раз лучше этого, а ты оставила их и теперь ходишь как бродяга. Почему?
– Ты покупал одежду для своей хорошенькой куклы, – возразила она. – Очередной подарок, чтобы задобрить ее, втереться к ней в доверие, сделать так, чтобы она вела себя послушно. Конфетка для малышки. Я предпочла одежду, которую покупаю себе сама. Она – выражение моей независимости, которую, как мне тогда казалось, я потеряла навсегда.
– Понятно. – Скривив рот, он рассматривал поношенное пальто, потом взглянул на стену, от которой оторвался кусок обоев. – А эта независимость… стоит она того? Не слишком ли высока цена?
– Я не думаю о вещах с точки зрения их денежной стоимости, – ответила она, понимая, что уклоняется от ответа на его вопрос. Как бы он смеялся, если бы узнал, что исполнение роли для нее – работа, которую она выполняет с удовольствием, но не более того. Она не пылала такой страстью, как, скажем, Дженна, – страстью, которую, как она себя когда-то убедила, разделяет.