Они прошли около мили, прежде чем он нарушил молчание.
– Вы лучше помалкивайте, пока к вам не обратятся, – грубо сказал он. – Сможете отвечать «ага» вместо «благодарю вас»?
– «Ага»? – удивленно переспросила она.
– Вот-вот. Чем меньше вы будете открывать рот, тем меньше привлечете к себе внимание.
– Понимаю. Я попробую, Мануэль.
– А вместо «да» говорите «угу».
– Хорошо.
Они прошли в молчании милю, потом еще одну и еще. Местность была красивой. Деревеньки состояли из каменных домиков, белевших на солнце свежей известкой. Дома покрупнее стояли посреди ухоженных садов. Жители посматривали на них, но помалкивали. Мужчины были одеты кто по-воскресному, кто по-будничному; они приветствовали ищущую работу пару, каких было много в те дни. Всего два года назад бродяги были редким зрелищем, не считая профессиональных нищих и цыган, но сейчас, когда усадьбы одна за другой увольняли слуг, в скитальцах не было недостатка.
К четырем часам они добрались только до Овинхэма, потому что Аннабелла все сильнее хромала. Мануэль держался берега Тайна. Увидев, что дальше она идти не сможет, он отыскал на берегу местечко, где она смогла присесть, свесив ноги в воду.
Рядом высился утес с естественным козырьком, под которым можно было скоротать ночь, так как брести дальше сегодня было уже невозможно. Оставалось уповать на сухую погоду.
Сняв куртку и шейный платок, он лег на живот и два-три раза обмакнул голову в воду, чтобы унять боль в набухших рубцах. Вытерев лицо и шею грубой мешковиной, он перебрал свои вещи, достал кружку и сказал:
– Пойду поищу лавку. – Поймав ее жалобный взгляд, смягчился и добавил: – Я ненадолго. Вы пока отдохните с дороги. Если кто-нибудь к вам подойдет, скажите, что я рядом. – Он указал на рощицу неподалеку.
Она ничего не ответила. Он двинулся по берегу такими же пружинистыми шагами, как в самом начале путешествия.
Деревушка с работающей лавкой нашлась только через две мили. В лавке он узнал, что деньги обладают свойством стремительно таять, если их обладатель имеет намерение делать покупки.
– Сколько стоит унция чая? – спросил он у женщины за прилавком.
Окинув его изучающим взглядом, она ответила:
– В воскресенье – семь пенсов.
Он знал, что она нещадно завышает цену, но не стал спорить.
– А фунт сахару?
– Девять.
– Отсыпьте мне полфунта. А сыр? – Он указал на круг чеддера, покоившийся в опасной близости от сальных свечек.
– Десять пенсов фунт. Он вытаращил глаза.
– Отрежьте мне на три пенса.
– Хлеба хотите? – Он кивнул. – Девять пенсов три фунта.
– Беру. Еще бекону. – Он ткнул пальцем в окорок.