нужно, чтобы ты исчезла в какой-то научной программе, пока эти головастики пытаются понять, как ты сделала то, что сделала, и как можно научить еще прорву людей делать то же самое. Ничего у них не выйдет, потому что выяснится: этому не научишь. И, мы думаем, ты тоже не хочешь исчезнуть. Я кивнула, чувствуя, как вдруг затекла шея.
– Ну вот. Как бы там ни было, если ты способна укокошить кровопийцу обычной домашней утварью, мы хотим, чтобы ты делала это и дальше. Мы даже соврем Богине Боли, чтобы сберечь тебя для себя – и, крошка, игра стоит свеч.
Продолжали бы они настаивать, чтобы я делала все возможное, зная, что я еще могу? Знай они правду о вторых оковах?
И в самом ли деле вампиры должны победить через сотню лет?
Когда мы вернулись к машине, она завелась с первой попытки. Возвращаться к беседе никто не спешил. Мы уже одолели большую часть пути к городу, когда Пат сказал:
– Ну, Светлячок, поговори с нами. О чем ты думаешь?
– Я пытаюсь не думать о… – я остановилась. Я не знала, смогу ли произнести это вслух, даже чтобы объяснить свою позицию. – Не думать о тех пятнах на стенах в переулке.
Пауза.
– Извини, – вздохнул Джесс. – Мы ведь понимаем, о чем тебя просим. Пат от собственного краснобайства балдеет, но ты не бери слишком близко к сердцу.
– Ну-ну, – откликнулся Пат.
– Со времен моей молодости прошло уже много времени, – продолжил Джесс, – а рос я с желанием вступить в ООД. Я знал, что если стану полевым агентом, как хотел, то работенка предстоит не из легких. И, в самом деле, грязи здесь навалом. К этому привыкаешь, потому что так надо. И к ООД не приходят внезапно, как случилось с тобой. Прошлая ночь выдалась нелегкой даже для седеющего ветерана вроде меня.
Раэ, мы не просим тебя принять решение спасать мир завтра же. Но, пожалуйста, подумай о том, что сказал Пат.
всесторонне исследовать способности моей матери к выращиванию детей, как и химию моей крови. Академические сморчки диссертации напишут. Если узнают.
Если я потеряю это, а они – узнают.
В той части дома, которую занимала Иоланда, горел свет, проливался на крыльцо и к подъездной аллее. Я все же поднялась по своей лестнице в темноте: в холле горел свет, но электрический свет в этом узком безоконном проходе вызывал к жизни мою клаустрофобию. Когда я поднялась наверх и заперла за собой дверь, то все равно не включила свет. Выпила еще чашку ромашкового чая на темном балконе. Сквозь листву деревьев на краю парка начинало сочиться лунное сияние. И я отключила мысли. Я сидела там, слушая почти-тишину. Слышались тихие шуршащие звуки, уханье совы, шепот ветра в листве. Внешней листве. Внутренней листве.