Солнечный свет (Маккинли) - страница 5

Я люблю всех и каждого из этих людей. Но в тот момент не могла ни минуты больше выносить их общество. Попкорн и кино, конечно, подняли бы нам настроение, а завтра – рабочий день, и не останется времени и сил волноваться за что-либо, кроме семейного ресторана. Кризис с Кенни пройдет, как проходили все остальные кризисы, выветрится из памяти и, наконец, сгинет под бременем бланков с заказами, чеков и историй об удивительных выходках клиентов.

Но в тот понедельник предвкушения двухчасового киносеанса – даже в объятиях Мэла – и бесконечного количества великолепного попкорна (не мог же Чарли прекратить Кормить людей только потому, что у него выходной) не хватало для поднятия настроения. Потому я сказала, что у меня весь день болела голова (и не соврала), и я извиняюсь, но, минерное, пойду лучше домой посплю. Я вышла из дома через пять минут после того, как вошла в него.

Мэл последовал за мной. Мы почти сразу научились разговаривать не обо всем. Люди, которые постоянно говорят о своих переживаниях и хотят услышать о моих, сводят меня с ума. К тому же, Мэл знает мою маму, и обсуждать нечего: если мама – молния, то я – самое высокое дерево на равнине. Вот так вот.

В Мэле уживаются две личности. Одна – дикарь-байкер. Он исправляется, но еще жив. Вторая личность безгранично спокойна. Похоже, это оттого, что он не испытывает необходимости никому ничего доказывать. Смесь анархичной дикости и спокойного самообладания делает его общество приятно успокаивающим. Мэл – словно ходячее доказательство того, что вода и масло могут смешиваться. Это особенно здорово в те дни, когда все остальные в кофейне орут друг на друга.

Сегодня был понедельник, и он пах бензином и краской, а не чесноком и луком. Он рассеянно почесывал татуировку в виде дуба на плече. Мэл всегда так делает, думая о чем-то постороннем. В результате всякая субстанция, с которой он в такие дни работает, оказывается равномерно (и щедро) рассеяна по окружающему его пространству.

– Она успокоится через день-два, – сказал он. – Я вот подумал, может, мне поговорить с Кенни?

– Так и сделай, – сказала я. – Было бы хорошо, если бы он дожил до того дня, когда поймет, что не хочет быть юристом.

Кенни хотел заниматься законодательством о Других. Заниматься этой отраслью закона – все равно что плясать на краю огнедышащего вулкана, но юрист есть юрист.

Мэл что-то проворчал. У него, вероятно, было больше причин, чем у меня, считать, что юристы – просто вирусы-переростки в костюмах-тройках.

– Приятного просмотра, – сказала я.

– Я знаю, почему ты на самом деле убежала, любимая, – сказал Мэл.