– Бодритесь, дорогая, тяжелая беременность – легкие роды, – утешала ее самая близкая приятельница Мелани Шрайвер, но Пола вскоре убедилась, что это очередная бабкина сказка.
Роды были затяжными и тяжелыми. К тому времени, когда Гарриет Бристоу Варна наконец с криком появилась на свет, Пола была настолько измучена, что не захотела не только взять ее на руки, но даже взглянуть на дочь. Она лежала на койке с влажными от пота волосами, прилипшими к бледному, словно восковому лицу, смутно сознавая, что вокруг нижней части ее тела суетятся какие-то люди, и чувствовала что-то неладное. Она уловила слово «кровотечение», но это вызвало скорее не тревогу, а раздражение.
– Лежите спокойно, госпожа Варна, постарайтесь не двигаться, – сказала ей озабоченным тоном медсестра, а Пола лишь подумала. «Вот тупая корова! Да разве я могу двинуться?»
И снова суета, и снова голоса. «Сейчас я сделаю укол, госпожа Варна, чтобы остановить кровотечение» Игла глубоко входит в вену Встревоженные лица. Она так устала, что ей все равно.
Все вокруг, как в тумане, лица плывут перед глазами, голоса доносятся откуда-то издалека.
«Больше никогда, – думала Пола, проваливаясь в мягкий обволакивающий туман. – Никогда и ни за что!»
* * *
– Дорогая, ты уже не спишь? Тут к тебе пришли.
Пола, откинувшись на подушки, подавила тяжелый вздох. Как только неделю назад ей позволили возвратиться из больницы домой, к ней непрерывным потоком шли посетители, и она уже была сыта ими по горло.
Дамы, с которыми она встречалась на обедах и других благотворительных мероприятиях, приходили навестить ее под предлогом, что им хотелось подарить что-либо новорожденной, но, как подозревала Пола, половина приходила из любопытства посмотреть на ее новый дом, а половина хотела своими глазами увидеть, как пострадала ее внешность от выпавших на ее долю мучений. Пришла делегация от сотрудников Дома моды Хьюго во главе с Морой Хемингуэй, с огромным букетом цветов и поздравительной открыткой, подписанной всеми без исключения сотрудниками. «Вот лицемеры!» – с горечью подумала Пола.
Но больше всего ее раздражали мать и сестры Хьюго. Они никогда ее не любили, а теперь вдруг у них появился интерес собственников, который ее раздражал и вызывал чувство, сходное с клаустрофобией. Они склонялись над утопающей в кружевах колыбелькой, ворковали над малышкой, поправляли одеяльце и твердили, что вот эта черта ее личика в точности, как у бабушки Дучерри, а вот та – ну, копия тетушки Софьи.
– Носик у нее точно, как у Дучерри, – торжествующе заявляла мать Хьюго, и Пола едва сдерживалась, чтобы не закричать: «Нет! У нее мой нос! Я ее мать и, ради Бога, может быть, вы все-таки позволите ей быть чуточку похожей на меня?»