– Нет, Хьюго! Я без колпачка!
«Тогда сделай для меня то, что я только что сделал для тебя», – хотелось ему сказать, но он почему-то не смог этого вымолвить. Не в его привычках было умолять ее сделать то, чего она никогда не делала, не мог же он насильно навязать себя ей вопреки ее воле, хотя он изнывал от мучительного желания. В тот момент он готов был умереть, лишь бы она прикоснулась своими губами к его члену, но он знал, что она этого не сделает – холодная эгоистичная Пола содрогалась от оргазма, когда его язык ласкал ее сокровенные глубины, но она никогда не доставит такого удовольствия ему, В те дни, когда они занимались любовью без ограничений, это не имело значения. Теперь же это значило многое. Он был готов расплакаться от отчаяния и внезапно охватившего его чувства одиночества, но даже теперь беспокойство о ее благополучии возобладало над его собственными желаниями. Он отодвинулся от жены, но, когда решился взглянуть на нее, с отчаянием увидел, что она снова уставилась в пространство невидящим взглядом.
Впервые Хьюго разозлился, и его отчаяние перешло в раздражение. «Что, черт возьми, с тобой происходит?» – хотелось ему сказать, но он промолчал. Он резко встал, желание исчезло. Когда Хьюго, хлопнув дверью, вышел из комнаты, Пола продолжала лежать, не двигаясь, с широко раскрытыми глазами, словно человек, погрузившийся в гипнотический транс.
Растерянный, несчастный Хьюго, терпение которого было на пределе, проводил все больше и больше времени с Гарриет, щедро изливая на нее любовь, отвергнутую Полой. Он обожал малышку и с трудом верил в то, что смог произвести на свет такого красивого ребенка. Он любил играть с ней, подбрасывая вверх, чтобы она хохотала, гулять с ней в Центральном парке долгими теплыми вечерами, хотя няня жаловалась, что он нарушает режим, учил ее запоминать дорогу, хотя она была еще слишком мала, чтобы понять, о чем он говорит. Именно Хьюго был рядом, когда Гарриет сделала первые неуверенные шаги, это он протягивал ей руки как самое надежное пристанище, подхватывая за крошечные толстенькие ножки, и подбрасывал высоко в воздух, когда она наконец, торжествуя, добиралась до него. Именно Хьюго чуть не целый час уговаривал ее повторить первое слово «ав-ав», – так она называла огромную пушистую игрушечную лайку, без которой не ложилась стать, – когда няня сообщила ему, что Гарриет совершенно отчетливо произнесла это слово, укладывая собаку вздремнуть после обеда. И не кто иной, как Хьюго каждый вечер читал ей, если дела не задерживали его слишком долго в салоне. Он терпеть не мог те вечера, когда, приходя домой, находит ее спящей в кроватке с задернутым пологом, у которой горел только маленький ночник в виде эльфа на шляпке гриба – света хватало лишь на то, чтобы пробраться к кроватке Ему доставляло удовольствие, что он редко заставал ее спящей, но как только наклонялся, чтобы поцеловать и разгладить простынку под ее шелковистыми белокурыми локонами, она запускала в рот большой палец, закрывала глазки и мгновение спустя ровное дыхание возвещало, что она заснула. Как будто она только и ждала его возвращения домой.