«Но не наедине с собой», – добавил он мысленно.
– И мне ничего не сказал! – Амелия шлепнула его ладонью по руке.
– Зря старалась.
Они рассмеялись.
– Райм, это же изумительно, – прошептала Амелия, крепко его обнимая. – У тебя получилось!
– Сейчас попробую еще раз. – Он посмотрел на Сакс, затем опустил взгляд к руке.
Немного выждав, он мысленно направил пучок энергии, который молнией метнулся по нервам, к правой руке. Пальцы еле заметно дернулись… Затем неуклюже, словно только родившийся жеребенок, его правая рука преодолела два бесконечных дюйма над одеялом и плотно уперлась в запястье Сакс. Большой и указательный пальцы сомкнулись вокруг ее руки.
Со слезами восторга на глазах Амелия рассмеялась.
– Каково, а? – сказал он.
– Значит, ты решил продолжать тренировки?
Райм кивнул.
– Так договоримся с доктором Шерманом насчет обследования?
– Можно, если, конечно, нам не подбросят парочку новых дел. Последнее время работы просто невпроворот.
– Запишемся на обследование, – уже твердо сказала Сакс.
Она выключила свет, легла рядом – движения, которые он осознал, но никак не чувствовал.
В воцарившейся тишине Райм лежал, уставившись в потолок. Когда дыхание Амелии совсем стихло, он вдруг нахмурился – в груди, там, где ничего быть не должно, тоненькой струйкой затрепетало какое-то ощущение. Сначала он решил, что это очередной «фантом», затем встревожился: не начинается ли приступ дисрефлексии или чего похуже. Потом понял: нет, это было нечто исходящее не от мышц, органов или нервов, а совершенно иной природы. Ученый до мозга костей, он сопоставил новое ощущение с уже знакомыми и нашел, что испытывал похожее чувство, наблюдая, как Женева отчитывает банковского адвоката, или читая письмо Чарлза Синглтона, как тот отправился искать справедливость в «Поттерс-Филд» в ту роковую июльскую ночь сто сорок лет назад.
И вдруг ему стало ясно, что ощущение это – обычная гордость. Как раньше он гордился за Женеву и ее предка, так теперь гордился собственным достижением. Решив прекратить тренировки, а позже, вечером, устроив себе свою собственную проверку, Райм заглянул в лицо страху, преодолел невозможное. Вернулась ли хоть отчасти способность двигаться или нет, значения не имело, просто ему удалось кое-что обрести: цельность – ту самую, о которой говорил Чарлз. Ни политики, ни соотечественники, ни собственное беспомощное тело – ничто не способно превратить тебя в человека на три пятых. Решение видеть себя полноценной личностью и жить подобающе – всегда за тобой одним.
В конечном счете, размышлял Райм, понимание – это такой же пустяк, как способность чуть-чуть двинуть рукой. Взять криминалистику: крошечная чешуйка краски приводит к машине, машина – на автостоянку, найденный там отпечаток ботинка – к двери, где осталась нить от выброшенного пальто с отпечатком пальца на пуговице рукава, которую преступник забыл протереть.